– Слушаюсь! – ответствовал Васьков с якобы слепой
преданностью, как будто между ними не было «отношений».
Бронированная машина командующего в сопровождении двух
крытых грузовиков взвода охраны прокатилась мимо Кремля, прошла с сомнительным
постукиванием в ходовой части по брусчатке Красной площади – «Васьков,
слышишь?» – «Так точно, товарищ генерал-полковник! Принимаем меры!» – мимо
толстопузого сундука с готическими башенками Исторического музея, на Манежную –
по правую руку «жизнерадостная» архитектура поздних тридцатых, гостиница
«Москва» и дом Совнаркома, в глубине смутно, сквозь сумерки выделялись колонны
посольства нашего нового могучего союзника США, окна затемнены, но наверху
сквозь щелку пробивается узкая полоска света – кто там сидит? Дипломат,
разведчик, офицер связи? – двинулась вверх по улице Горького, сквозь аллею
затемненных массивных домов, и вот он, мой нынешний «дом», который я обхожу
стороной, вот его верхний этаж, семь окон моей квартиры – там сейчас, должно
быть, Борис IV занимается с гантелями, наращивает мускулатуру, и тихая Верулька
сидит с книжкой в кресле, и Вероника, должно быть, у себя перед трюмо, в
страданиях «бальзаковского возраста», может быть, даже и с коньячком, –
пошла вверх, все больше набирая скорость, все дальше уходя от «сердца родины»,
в сторону полей и холмов завтрашнего боя.
Никита посмотрел на профиль своего шофера. Васьков
немедленно дрогнул в ответ, как бы с полной готовностью спрашивая: какие будут
уточнения, товарищ генерал-полковник? Следи за дорогой, Васьков, никаких
уточнений, просто изучаю. А чего же изучать-то, Никита Борисович, я теперь весь
перед вами, как на ладони. Ну вот я и смотрю, как бы с ладони тебя не сдуло.
Есть, товарищ генерал-полковник!
После позорного выступления Ереся в расположении авиаполка в
декабре прошлого года Никита однажды, оставшись в блиндаже наедине, вырвал у
Васькова из рук тальяночку и в буквальном смысле припер к стене с пистолетом
под горло.
– Ну-ка, рассказывай, Васьков, все по порядку о своих делах
с особистами!
Что оставалось делать, если вся жизнь твоя завязана на этом
необычном человеке, все, можно сказать, скромное материальное благополучие?
– Пистолетом не надо стращать, товарищ генерал-полковник,
пули не боюсь, а вот лучше впрямую поставить вопрос о моей к вам
исключительной, многолетней преданности.
Да, еще в Хабаровске заставляли стучать на вас, но я так
стучал, чтобы вам не вредить. Да, к Веронике Александровне подсылали после
вашего несправедливого ареста, однако я так действовал, чтобы матери-одиночке
только помочь, и не только пальцем к ней не притронулся, но, напротив,
отпугивал других желающих. Признаюсь, товарищ генерал-полковник, они, чекисты,
меня сразу же к вам после освобождения приткнули, однако ж я так действовал,
что всю им стратегию сбивал. Например, передал по инстанциям якобы ваши
размышления о ценности Сталина.
– А о бездарности товарища Ворошилова не передал? –
спросил Никита, зорко щурясь на своего незаменимого стукача. Пистолет он давно
уж с васьковского горла снял, однако в кобуру не убрал, положил перед собой на
стол.
– Ну что вы, Никита Борисович, как можно! – воскликнул
Васьков. Эту сугубо интеллигентскую интонацию подслушал, должно быть, в
Серебряном Бору.
Никита усмехнулся:
– А напрасно не передал, Васьков. Для того и было высказано,
для передачи.
У Васькова дрогнули брыла, щенячьим восхищением засветились
глазки.
– Значит, давно уже расшифровали, Никита Борисович? Малость
играли со мной, да?
– Теперь играть не будем, – сказал Никита тем своим
недавно появившимся, «фронтовым» тоном, который не оставлял несогласным никаких
шансов. – Теперь все будет всерьез, Васьков!
Васьков трепетно подался вперед, понял, что не выгонит, вшей
кормить в окопы не пошлет.
– Да я, товарищ генерал-полковник, ради вас на все готов!
– Что же, посмотрим.
Никита закурил папиросу, прогулялся по директорскому
кабинету (штаб стоял в усадьбе совхоза), потом подошел к Васькову, в
истуканской позе сидевшему у стола, заглянул в болотные глазки:
– Капитану Ересю тут у нас нечего делать. Слишком старается
– на собственную жопу.
– Понял, – шепнул в ответ шофер. – Понял и знаю,
как сделать.
– Ну, хорошо, Васьков, – усмехнулся Никита. –
Сделаешь, когда скажу.
Дня через три после начала наступления командующий со всей
своей кавалькадой прибыл в расположение 24-го пехотного батальона.
Подразделение, вернее, то, что от него осталось, пыталось отдышаться среди
холодных пепелищ некогда раскидистого села. Узнав, что батальон потерял в
наступлении политрука и что без пополнения завтра они никак не смогут выполнить
свою задачу, Никита обнял комбата, мохнатобрового, с торчащими из ушей и
ноздрей пучочками волос человечка, за плечи:
– До завтра, комбат. Получишь два броневика и роту моряков,
а комиссара... комиссара я тебе пришлю. – Он оглянулся на свиту в своей,
уже всем известной, быстрой задумчивости, за которой обычно следовали
мгновенные и непререкаемые «градовские» решения. – Вот тебе политрук!
Капитан Ересь, до особого распоряжения откомандировываетесь к майору
Духовичному.
Свита на мгновение застыла в прекрасной немой сцене.
Чекиста, «особняка», который вроде бы был вне обычного подчинения, с которым
все, так или иначе, осторожничали, главком одним махом отправляет на передовую,
в завтрашнюю убийственную атаку! Главком же позволил себе удовольствие в
течение нескольких секунд лицезреть игру кровеносных сосудов на лице своего
соглядатая. Капитан Ересь, покачиваясь, нырял из неслыханного возмущения в
ледяной ужас, а оттуда уже дрейфовал в сплошную синюшную зону гибели и
отчаяния. Вот это тебе за всех, кого ты допрашивал, а может быть, и
расстреливал, от имени всех, на кого ты стучал, с приветом от всех, кому ты
душу изломал вербовкой. Теперь придется тебе с пистолетиком личный пример
подавать, «за Родину, за Сталина!», сучий потрох!
На обратном пути с передовой старшина Васьков, мигая всем,
чем можно мигать, то есть и носом, и бровями, и округлым, как уральский валун,
подбородком, неслышно шептал:
– По гроб жизни не забуду, Никита Борисович! Верным
оруженосцем вашим лишь позвольте остаться, не пожалеете!
– Прекратить мерлихлюндию, Васьков! – строго сказал
Никита.
– Слушаюсь, товарищ генерал-полковник! – радостно
гаркнул «верный оруженосец».
