Интересно превращение абстрактного, исчисляемого количеством
дивизий генерал-полковника фон дем Боде в конкретного военнопленного человека.
Не первый раз наблюдает Никита этот феномен в ходе войны. Прошлым летом при
завершении операции «Багратион»... Сначала ты смотришь на карту, на огромный
«котел», в котором «варятся» 60 000 окруженных гренадеров Хиттера. Этот «котел»
скорее похож на амебу, он то расширяется на севере, то сужается на юге. Вокруг
амебы день за днем сжимаются стальные пальцы трех фронтов, трех отвлеченных
стратегических понятий под именами «Мерецков», «Градов», «Рокоссовский». Идет
тактическая игра, перемещения колонн, пересечение коммуникаций, подсчет
процентов потерь... У Хиттера только одно преимущество – огромное болото под
брюхом амебы. Если у него есть еще надежда, он надеется отсидеться за этим
болотом до подхода каких-то гипотетических подкреплений. Однако раньше подходит
«Захаров», и дальше стратегия начинает стремительно превращаться в кровь, пот и
слезы, в бешеное сопротивление других. Тысячи солдат плетут себе из ивняка
эскимосские сетчатые лыжи и на них форсируют болотную топь. Хиттер приказывает
своим гренадерам примкнуть штыки и контратаковать. Проходит два дня, и все
кончено, амеба расплющена, непобедимая еще два года назад армия превращена в
мечущийся по лесу панический сброд. Победители хлебают суп из брошенных на
дороге еще теплых вермахтовских полевых кухонь, берут из ящиков запасенные
впрок «железные кресты», ставшие среди солдат своего рода валютой.
Стратегическое понятие «Бобруйский котел» в конце концов превращается в
сомнамбулическую фигуру немецкого генерала, одиноко бредущего вдоль дороги и
что-то бормочущего себе под нос.
У меня в «виллисе» были тогда Илья Эренбург и американский
журналист Рестон. Мы остановились и пошли навстречу потерявшемуся генералу. Ни
русского, ни английского он не знал, а я забыл свой школьный немецкий. Эренбург
кое-как слепил фразу: «Кто вы такой» – и расхохотался, получив ответ: «Я немец,
а не блоха!» Почти по Зощенко. Впрочем, остается на совести у Эренбурга,
поскольку перевод некому было проверить.
Позднее, когда ужинали в Бобруйске, то есть когда
стратегические понятия «Рокоссовский», «Мерецков», «Захаров» превратились в
собутыльников Костю, Кирилла, Жору, начали говорить на эту тему, то есть о
превращении военных, стратегических, исторических понятий в судьбу отдельного
маленького человека, и тут же осеклись, потому что все сообразили, что
приблизились к опасному пределу. Могучие маршалы побаивались касаться острых
тем.
Никита вспоминал выходящего из бункера, продрогшего,
измученного, явно очень грязного, в нарушение всех имперских традиций,
генерал-фельдмаршала фон Паулюса. Клубок распутан, выдергивается последняя
ниточка, на грязном снегу Сталинграда остается человечек, мечтающий о горячей
бане и смене чистого белья.
То же самое могло случиться и со мной при другом повороте
событий, как это случилось с Андреем Власовым, когда он потерял свою армию и
был загнан со своей Марией Игнатьевной в последний сарай. С каждым историческим
деятелем это может случиться. Вообрази себе Сталина, изгнанного из Кремля и
бредущего пешком в Гори. А что произойдет в ближайшем будущем с историческим
понятием, именуемым «Гитлер»? Немецкие генералы, вроде этого фон дем Боде, из
заштрихованных участков карты превращаются в военнопленных, ну, а я из
лагерного доходяги с его мучительным «ну-если-еще-значит-еще» превратился в
грозное для немецкого генштаба понятие «Градов». Не следует забывать и
обратного движения, я никогда не должен забывать трагикомической подоплеки
человеческих судеб.
Акт капитуляции соединения фон дем Боде происходил в
городском замке Шлоссбурга. Никита обменялся с пленным генералом рукопожатием и
даже пригласил его на чай в кабинет бургомистра. Немец не выказывал никакого
прусского несгибаемого величия, наоборот, был явно благодарен за прием,
словоохотлив, как будто напрашивался на дружбу.
– Вы разбили нас с помощью нашей собственной стратегии
глубоких танковых клиньев, концентрации огня и пехотной массы. Оставьте нам
хоть это утешение, маршал Градов!
Никита благосклонно кивал, оставлял разбитому врагу хоть это
малое утешение, подмечал, с каким явным наслаждением пленный генерал-полковник
обсасывает ломтик лимона.
– Маршал Градов, вы не прикажете меня расстрелять, если я
задам вам один личный вопрос? – спросил фон дем Боде.
Никита тут же понял, что это будет вопрос о лагере.
Разумеется, немцы знали, что я провел четыре года в заключении. Интересный
типус этот фон дем Боде, по его вопросу можно уже судить, как он сам будет себя
вести в лагере.
В этот как раз момент доложили, что за генералом прибыли
представители военной разведки, и двум джентльменам, советскому и нацистскому,
пришлось распрощаться. Перед уходом фон дем Боде обвел ясным взглядом стены:
прощайте, мол, тевтонские скрижали. На прощанье Никита отдал ему честь и с
удовольствием увидел, что, пока немец шел по анфиладам, все его ребята брали
под козырек.
* * *
Вооруженные силы должны держать свое достоинство не только
при поражении, но и в разгуле победы. То, что сейчас происходит, это чудовищная
деградация армии. И нации! Позор нам всем, русским! Позор нашей цивилизации! За
танками мчится толпа мародеров с мешками! И это мы, которые так классно
защищались! Агиттреп опять нравственно разлагает народ! Сначала была
бдительность и всеобщий донос, сегодня – эта грязная идея неудержимого мщения!
Отовсюду, из всех щелей, из газет, из радио, от политруков, лезет на
обалдевшего от четырехлетнего грохота бомб солдата эта подлость, и все мы,
включая и меня самого, отвечаем за это. Не я ли орал: «Не давать передышки
гадам»? Да ведь и нельзя было давать передышку. Однако именно из этой
неудержимости и для поддержания оной это и возникло: мстить! Ярость и жажда –
жажда! – мщения! Разотрем их всех в пыль! Бей, насилуй, бери трофеи, то
есть грабь! И совершенно понятен циничный «социальный заказ». Разнуздать в
солдате мародера – значит сделать его бесстрашным, свирепым варваром, значит
такой ценой приблизить цель – окончательный разгром дезорганизованного врага.
Ну, а если глубже копнуть, то можно увидеть нечто еще более подлое и зловещее,
осуществляемое, возможно, бессознательно, но с присущим этой банде точным
инстинктом. Впервые за столько лет, после униженной рептильной жизни, наш народ
совершил колоссальный нравственный подвиг, обрел новое достоинство. Надо снова
превратить его в свиней, замазать всех одним говном; иначе – несдобровать! Ну а
если еще глубже, то сколько же еще кругов этого ада нам надлежит пройти,
чтобы... Но тут мысли Никиты Градова прерывались коротким приказом маршала
Никиты Градова: «Не впадать в метафизику!»
