Проехав километров шестьдесят по шоссе, они свернули в
разбойничий лес. Только тут, под нависшими крыльями елей, Борис остыл от жара
битвы. Курва-мать, какая, на хуй, битва, бандитский налет на ратушу. Знал бы,
что нас на Польшу готовят, никогда бы не пошел в «диверсионку»! С первого же
дня тогда в Москве они удивлялись с Александром Шереметьевым: а почему,
интересно, нам больше дают польского языка, чем немецкого? Им объясняли: на
территории союзной Польши действуют многочисленные вооруженные немцами отряды
реакционеров; до подхода частей Красной Армии вам придется обеспечивать охрану
прогрессивных деятелей Польской республики, мирного населения, действовать в
контакте с силами сопротивления; вот зачем вам понадобится элементарное знание
польского языка; итак, повторим: руки вверх! клади оружие! ложись на землю!
Если бы мы знали тогда с Сашей, что тут в этой Польше на
самом деле происходит, как тут на самом-то деле население ненавидит все
советское и что тут нам придется делать, никогда бы не пошли в это училище,
лучше бы в Мурманское водолазное записались. А теперь я даже не знаю, что
произошло с моим лучшим другом, чемпионом Москвы среди юношей Александром
Шереметьевым. И мне даже не отвечают на вопросы о его судьбе. «Забыли, Градов?
До конца войны никаких дополнительных вопросов не задавать!»
* * *
Сначала, весной 1944 года, ребятам казалось, что они не на
грешную землю спустились, а поднялись с парашютами на седьмое небо. Все было
так классно! В отряде пятьдесят человек разных возрастов: опытнейшие
тридцатилетние парни, подрывники, скалолазы, самбисты и ребятишки Бориного с
Сашей плана, координированная молодежь. И дело вроде делали полезное: пускали
под откос немецкие составы, нападали на станции и аэродромы, взрывали склады
боеприпасов. А вот потом пошло все наперекос, начал воцаряться какой-то хаос.
Чем ближе к освобождению, тем больше все запутывалось в «польском вопросе». Не
всегда можно было понять, на чьей стороне правда. Тем не менее выполняли
задания, как положено, без дополнительных вопросов. Все чаще происходили
столкновения с АК. Народ там был смелый, злой, однако, конечно, не так хорошо
подготовленный, как выпускники «диверсионки».
«Как вы видите, товарищи, они нас очень не любят», –
говорил бойцам политрук, который в отряде по совместительству исполнял
обязанности повара.
«А за что им нас любить, – тихо говорил Александр
Борису. – Достаточно вспомнить некоторые моменты истории...»
Так или иначе, сражались и дополнительных вопросов не
задавали. Прежнего вдохновения уже не наблюдалось. Иногда в отряде даже
возникало препаршивейшее, пше прашам, настроение, особенно когда приходилось по
политическим или тактическим соображениям ликвидировать пленных или убирать
каких-то не вполне опознанных штатских лиц.
* * *
Однажды вообще вляпались в настоящее мерзейшее говно. Сидели
в засаде, задача была – перехватить парашютный десант. Чей десант? Ну ясно чей
– немецкий! Последние судороги смертельно раненной гадины. Десант
Himmеlfahrtkommando
[14];
вот их-то и надо будет отправить на
небо!
В результате получилась полнейшая несуразица. Над лесной
поляной мрачнейшей ночью сделал несколько кругов самолет без опознавательных
знаков. Потом стали один за другим опускаться парашютисты, всего десять
человек. Подвесили осветительные ракеты, всех перебили, одного за другим.
Оказались мужики не немцами, а англичанами, то есть, выходит, к АК на связь
шли. Понимаете, хлопцы, какая провокация? Нет, не понимаем, товарищ капитан.
Как же можно на союзников по антигитлеровской коалиции нападать? Молчать, хуи
моржовые! Эти парашютисты стали жертвой провокации, многоходовой провокации
реакционных сил Польши. Понятно? И дополнительных вопросов не задавать!
– Вам не кажется, Борис, что вся эта хуйня не совсем то, о
чем мы с вами мечтали? – однажды спросил Александр Шереметьев. Они были
по-прежнему на «вы».
* * *
Однажды, к концу лета сорок четвертого, произошло нечто на
самом деле вдохновляющее, историческое. Они уже знали, что в Варшаве кипит
восстание, что там их сверстники, в том числе и красивые польские девчонки,
сидят на баррикадах, отражают атаки эсэсовских дивизий. И вдруг им объявляют,
что ночью они вылетают и будут сброшены на Варшаву. Общая цель – помощь героическим
защитникам города, конкретная цель будет объявлена на месте. «Ура!» – вдруг
возопили в один голос Сашка Шереметьев и Борька Градов. Десантники от
неожиданности захохотали, а командир и повар переглянулись.
– Что это значит, «ура»? – спросил позже капитан
Смугляный.
– Ну, вообще, – ответил Александр.
– Ну, как-то вообще, товарищ капитан, – сказал
доверительно Борис.
– Вас что, на самом деле в самое пекло тянет? – спросил
Смугляный.
– Так точно, товарищ капитан, – еще доверительнее
сказал Борис. – Мы как лермонтовский парус. Вы согласны, Александр?
– А какого хера вы друг друга на «вы» называете? –
спросил Смугляный.
– Да просто потому, что мы с ним еще на брудершафт не
пили, – пояснил Александр.
Этих парней, по-моему, плохо проверили, подумал капитан
Смугляный. В спешке их, должно быть, проверили не должным образом.
Ну, все-таки трудно не воскликнуть «ура», если тебе
объявляют, что завтра ты примешь участие в Варшавском восстании, в одном из
ключевых событий Второй мировой войны, будешь вместе драться со всеми
свободолюбивыми народами мира! Не за немцев же нас посылают драться!
* * *
Утром на тайный аэродром прилетели два «дугласа» с Большой
земли, а к вечеру стали грузиться.
– Варшава горит, – предупредил командир. –
Смотрите, пацаны, не зажарьтесь!
Через полтора часа после вылета они уже увидели под собой во
мраке нечто, напоминающее извержение японского вулкана, которое до войны
показывали в кинохронике. Текли ручейки огня, то там то сям вспыхивали и
опадали кусты огня, прокатывались шары огня. Сквозь клочья дыма, мрачно
озаренные, возникали пустые дыры окон.
Высаживаться решено было на Краковском предместье. Главная
задача – собраться вместе всем, кто уцелеет. В нашем распоряжении три рации.
Держитесь поближе к радистам. Используйте сигнальные фонарики, в крайнем случае
нашу комбинацию ракет. Ну, пошли, хуи моржовые!
