– Мне не совсем по душе то, что вы говорите, херр
хауптштурмфюрер Зигель, – проговорил, поворачивая к нему свой чистый
зеленый глаз, третий и самый главный мальчик, Хуго. Идеальное здоровье,
идеальное арийское воспитание, идеальный раб плебейской силы, захлестнувшей
наше движение.
– Мне кажется, херр хауптштурмфюрер, вам нужно слегка
ограничить потребление «Бенедиктина», – продолжал зеленоглазый. –
Приближается решительный момент, херр хауптштурмфюрер!
Он прав, этот зеленоглазый юнец. Момент приблизился
вплотную. Брахма удаляется, Вишну горько плачет, плечи расправляет и гулко
хохочет великий Шива.
Рушится закон, и беззаконие торжествует! Гауптштурмфюрер
Зигель готов ко всем повторным циркуляциям. Он хотел бы, ну, если будет в этом
нужда, вернуться именно вот в таком виде, вот с этими козьими ножками, с
драконьим хвостом, с собственной мордой химеры; увы, таких на этой земле пока
что не существует.
С трудом он вылез из своего угла, отпил из горлышка
полбутылки благодатной вязкой влаги, потом рухнул тяжелыми чреслами на
мускулистую попку Хуго, стал имитировать общедоступную акцию благоволения.
Мальчишка, сначала растерявшийся, а потом превратившийся в стальную пружину,
сбросил его с себя, пинками гитлерюгендовских сапожек в раскисшее пузо загнал
обратно, поднял пистолет.
– Херр хауптштурмфюрер, нам придется избавиться от вас. Вы
мешаете операции!
– Хорошая мысль, мой мальчик, однако кто, кроме меня,
покажет вам, как обращаться с реактивными «кулаками»?
* * *
Поляки шли через Шлоссбург разрозненной толпой. У них были
усталые, равнодушные лица. Они старались не смотреть на парадный подъезд замка,
где стояло советское командование, как будто хотели пройти незамеченными. Если
же кто-нибудь случайно бросал взгляд на маршала Градова, тут же отводил глаза в
сторону, как будто не было для этих лесовиков ничего особенного в том, что их
провожает в шведскую ссылку командующий Резервным фронтом советской армии.
Подъехал на «виллисе» полковник Вигор с помощниками.
Согласно договору на офицерах было личное оружие, пистолеты в обтрепанных
кобурах. Никита взял под козырек. Скосил глаза на свое окружение – кто
последовал его примеру? Оказалось, что все это сделали, даже главный оппонент,
начальник политуправления Стройло. Вдруг одна странная деталь бросилась в
глаза: на груди Стройло среди его орденов сегодня опять красовалась круглая
медалька «ХХ лет РККА». Когда он только появился в штабе фронта, на нем была
эта медаль. Никита тогда демонстративно на нее уставился. Стройло ерзал, а он
все смотрел. Потом взял комиссара под локоть, отвел в сторону: «Послушайте,
Семен Савельевич, это не совсем этично. Здесь многие знают, что вы не были
двадцать лет в составе РККА. Зачем быть посмешищем? Снимите!» Стройло тогда
весь зацвел разными оттенками вареной свеклы и с тех пор никогда не надевал
эту, весьма уважаемую среди советских командиров медальку. Что бы это могло
означать? Почему сегодня опять навесил?
Поляки встали в «виллисе» и тоже взяли под козырьки своих
конфедераток. Джентльменская церемония продолжалась не больше одной минуты.
«Этот Градов – необычный какой-то парень для красных гадов, – думал
полковник Вигор, бывший варшавский архитектор. – Неужели не обманут? Глядя
на Градова, трудно не верить его слову...»
Стояние с ладонями у козырьков чуть-чуть, может быть, на
несколько секунд затянулось. Несколько неловких секунд были связаны,
естественно, с вопросом рукопожатия. Выйти из машины и подойти к нему с
протянутой рукой? Нет, это уж слишком, думал Вигор. Спуститься к ним и пожать
руки? Нет, это уж слишком даже для меня, думал маршал. Немедленно передадут в
Кремль, что напутствовал «антисоветчиков».
В конце концов он сделал жест ладонью от козырька к полякам
– пока, мол, поляки! – повернулся и пошел внутрь замка. Все двинулись за
ним, в оперативный отдел штаба, большой зал с тремя высокими застекленными
дверьми, выходящими на террасу и далее на пруд, за которым над переплетением
ветвей парка возвышался собор святого Августина. В пруду, заметил Никита,
совсем уже по-домашнему плавали вчерашние послы из Эль-Аламейна.
Все встали вокруг стола с расстеленной картой Германии и
лежащей поверх нее картой Померании. Каждый день ожидался приказ о финальном
штурме Берлина. Работы по координации армий и отдельных дивизий было больше чем
достаточно.
– Какие теперь будут предприняты действия по отношению к
Вигору? – вдруг спросил Стройло.
– Что за странный вопрос? – нахмурился Никита. –
Мы разошлись с Вигором. Больше нет никаких действий.
– Вы, конечно, шутите, Никита Борисович? – голос
Стройло сильно набирал высоту и угрожающую, весьма странную, совсем не
свойственную вечно униженному политработнику силу. – Вы что же,
собираетесь дать уйти целой дивизии антисоветчиков? С тем чтобы они продолжали
свои провокации из-за рубежа?
Никита понял: что-то серьезное произошло за ночь, уперся
двумя руками в карту Германии и вперился в каменеющее с каждой минутой лицо
своего генерального соглядатая.
* * *
За ночь действительно произошло кое-что. Трижды по каналу
связи СМЕРШа Стройло разговаривал с кабинетом Берии. К утру прилетела группа
оперативников, явно нацеленная на удар по непосредственной охране маршала.
Среди них был некий майор Ересь, которому предписывалось в случае нужды
выполнить особо ответственное задание. Письмо, доставленное в пакете с личной
печатью Берии, содержало окончательную инструкцию по поводу поляков:
разоруженную дивизию Вигора интернировать, в случае сопротивления применить
соответствующие меры; также принять немедленные меры по оздоровлению атмосферы
в руководящем составе Резервного фронта; учитывать специфику продолжающихся
военных действий, возможность внезапной вспышки боевой активности.
* * *
– Вы, кажется, забыли, товарищ генерал-лейтенант, –
медленно заговорил Никита, не спуская глаз с начполитуправления, – что я
подписал договор с полковником Вигором, что я поручился своим честным словом,
то есть честным словом Резервного фронта, а значит, и...
– Вы, кажется, уже отождествляете себя со всей Красной
Армией, Градов? – вдруг с диким надрывом, почти по-театральному завопил
Стройло и сделал жест своему человеку из штаба. Тот мгновенно распахнул двери.
Из коридора быстрыми шагами в зал вошла группа оперативников, среди них майор
Ересь.
– Тревога! – закричал один из «волкодавов» маршала, но
бросился не к оперативникам, а к стеклянным дверям.
