Вот Треопалов бы, наверное, никогда не шуганул свою невесту.
Он просто не способен на такое — у него это на лице написано.
— Вечером я тебе позвоню, — не замечая ее
состояния, пообещал Григорьев. — Уже после всего. Кстати, хочешь
посмотреть хорошее кино? Мне дали кассету. Анонс симпатичный. Одна девица
устраивается секретаршей к вампиру и в первый же вечер задерживается в офисе
допоздна…
— Не хочу смотреть кино, — дрогнувшим голосом
ответила Инга. — Я лучше в ванне полежу. А ты смотри себе на здоровье.
Она отправилась в ванную комнату, закрыла дверь и решительно
повернула ручку. Все ее мысли вертелись вокруг Нади. Это не может быть правдой!
Чтобы Хомутова приходила сюда в ее отсутствие?! Слишком цинично, нежизненно
как-то. Ну, Не может такого быть, и все.
Если она бывает здесь, должны остаться следы.
Инга начала открывать шкафчики в поисках этих следов и тут
же резко одернула себя. Замерла на месте. В кого она превращается? В фурию,
которая отслеживает каждый шаг своего благоверного? «Боря, смотри только на
меня. Не отрываясь. Взгляд вправо или влево считается изменой». К черту!
Инга со злостью шваркнула дверцей шкафчика и включила душ.
«Не буду ревновать. Хомутов — тоже не подарок. Почему я должна ему верить, а
Григорьеву — нет? Я же собираюсь замуж за Бориса».
Однако всю ночь она вертелась на постели и вставала то
попить, то поправить занавеску, то взбить подушку. Григорьев лежал рядом, точно
деревянный истукан. В последнее время он стал вести себя с ней, как дорогой
друг — целовал на ночь, и все. А она слышала, что обычно бывает наоборот —
мужчины в трудную минуту ищут утешения женщин. Или Григорьеву вообще не нужны
утешения, или он находит утешение у других женщин.
У Нади, например.
«Да что со мной такое? — вознегодовала Инга. —
Меня просто заклинило на этой Наде! Никогда не думала, что вообще способна на
ревность.
Я же современная женщина. Я умная. Я симпатичная. Мне не
подобает ревновать». Однако заклинания не действовали.
Утром она появилась на кухне бледная и несчастная. Хотя она
не плакала, глаза припухли и смотрели тускло, как будто все ее плохие
предположения уже подтвердились. Григорьев снова встал пораньше, чтобы
позавтракать вместе с ней, и сам сварил кофе.
— Может быть, хочешь яичницу? — спросил он без
выражения.
До сих пор этот его тон представлялся Инге таким домашним!
Они привыкли друг к другу, им не нужны лишние слова. Но сегодня… Сегодня
Григорьев казался ей вопиюще безразличным. «Да он скучный, как бухгалтерский
отчет!» — неожиданно поняла она. Он и ее засушит своим равнодушием.
И у них будут засушенные дети. Он станет запрещать им
смеяться за столом и валяться в снегу, потому что снег в городе грязный.
Инга помотала головой, чтобы прогнать наваждение, и
ответила:
— Есть я совсем не хочу. Поем потом. А сейчас поеду.
— Я буду по тебе скучать, — неожиданно сказал
Григорьев, как будто подслушал ее мысли и попытался восстановить свои позиции.
Обычно она говорила: «Я тоже», — но в этот раз не
сказала, что для нее было почти подвигом.
Однако Григорьев ничего не заметил и чмокнул ее в освеженную
персиковой пудрой щеку.
По дороге к метро Инга петляла по тротуару, точно путающий
следы заяц. Ни одной подозрительной личности заметно не было. Хоть это хорошо.
У знакомого лотка сидела собака Аза и, закрыв глаза, мечтала
о сардельках. Инга никогда не ела ничего из того, что продают на улице, но
вынуждена была признать: запах от сарделек шел восхитительный. Можно только
догадываться, какая тоскливая пустота царит в собачьем желудке.
Инга заплатила за сардельку и отвела Азу подальше, в уголок,
чтобы добрые прохожие не пнули ее ногой просто потому, что у нее нет хозяина.
Та немедленно ожила, воспряла духом, и в глазах ее
засветилась искренняя собачья радость. Больше всего Инга боялась, что Аза
увяжется за ней, поэтому ушла быстро, не дожидаясь, пока та позавтракает.
В ее собственном желудке тоже царила пустота.
Только не от голода, а от ревности. Она открыла кабинет и
начала заниматься своими прямыми обязанностями. Договаривалась о кладовке, где
будут храниться тряпки, ведра и все, что необходимо уборщице. Разговаривала с
самой уборщицей, звонила в спортивные магазины, на базы, обсуждала с
Доброскоком и Хризопразской расписание занятий… И все это время ревность
изводила ее, словно вздорная старуха, убежденная, что веси мир живет не по
правилам.
Наконец Инга не выдержала и позвонила Таисии.
— Сегодня похороны, а Григорьев сказал, что мне не надо
приходить.
— Что ж, — философски заключила подруга. —
Вероятно, этому парню нужна женщина, которая ничем его не обременит, даже
сочувствием.
— Вчера вечером, — продолжала Инга, — я
пришла к нему и застала там Илью Хомутова. Они орали друг на друга и в конце
даже подрались.
— Из-за Нади, — сказала Таисия.
— Откуда ты знаешь?
Та презрительно фыркнула.
— Ты сама говорила, что они бодаются из-за нее со
школьной скамьи.
— Хомутов утверждал, что, когда меня нет, Надя проводит
время с Григорьевым… Прямо там, в его квартире. Что ты думаешь по этому поводу?
— Не знаю, что и думать. Может, это интуиция, а может
быть, хроническая ревность, переходящая в психоз.
— Тайка, если бы ты знала, какая на меня напала тоска!
Я не знаю, что делать…
— Хочешь совет? — тотчас спросила подруга. —
Чтобы зря не мучиться, узнай все сразу. Правду.
Только это тебя излечит. Как говорится, или клад в руки, или
дух вон.
— А как я узнаю правду? — накинулась на нее
Инга. — Кто мне ее расскажет?
— Конечно, никто, дурочка. Поступи, как нормальная
женщина. Без всяких своих вывертов — совесть, честь, доверие… Скажи ему, что
улетаешь в командировку на сутки. Закупать хулахупы на Уральском алюминиевом
заводе. Сегодня у него трудный день, если он действительно нуждается в Надином
утешении, то обязательно ее позовет.
— Ну?
— Что «ну»? Часа в два ночи ты являешься и открываешь
дверь своим ключом. И узнаешь правду. Если Григорьев весь в алой помаде, а
рядом с ним лежит Надя, облаченная в «Дикую орхидею», значит, твоя карта бита.
А если на плите стоит выкипевший борщ и Борис спит в носках с газетой на
голове, можешь смело намечать день свадьбы.
— Ты все упрощаешь! — рассердилась Инга.
Таисия тоже вышли из себя и повысила голос:
— Это ты все усложняешь! У тебя на все внутренние
ограничения, как у автомата, торгующего кока-колой. Если ты уверена, что Борис
тебе изменяет, то поймай его, черт побери, на месте преступления!
