Увидев наконец свет, Инга на ходу сориентировалась, нашла
выход и выскочила на улицу. Портьера волочилась за ней, точно шлейф за
невестой, и бряцала кольцами. Отыскав глазами свои «Жигули», возмутительница
спокойствия прибавила ходу, прыгнула за руль и, виляя с левой полосы на право,
помчалась по улице. Машины немедленно загудели, выражая свое возмущение
«чайнику», но тот продолжал улепетывать во все лопатки.
Только возле дома Инга смогла оценить понесенный ущерб.
Во-первых, ее куртка осталась в ресторане — пропала безвозвратно. Если она
явится за ней завтра, ее точно арестуют и вообще — покроют позором. Еще и на
работу сообщат. Чтобы Треопалов узнал о ее выходках? Не-ет. Пропадай, куртка!
Во-вторых, что-то было не в порядке с ее головой. На
затылке, кажется, вскочила шишка, и лоб болит невероятно. «Надо зайти, к
Верлецкому, — решила она. — Раз уж такие пироги, пусть он меня
полечит». Сегодня она ничего не имела даже против укола — потрясения
наслаивались одно на другое и в конце концов вымотали ее до предела.
На улице было холодно, колючий снег летел в лицо и забивался
в ноздри. Осталось ко всем ее бедам только получить воспаление легких! Когда
она вылезла из машины, то вытянула следом за собой занавеску. Портьера была
серой и пыльной, такие висели на входе в старых кинотеатрах. Деревянные кольца
постукивали друг о друга, словно косточки скелета.
Инга набросила занавеску на себя и широким жестом запахнула
ее, точно старинный плащ. И отправилась к Верлецкому. Выпростать руку из
складок материи никак не удавалось, поэтому она постучала в дверь ногой.
— Кто там? — подозрительно спросил
Верлецкий. — И зачем колотиться, если есть звонок?
— Открой мне! — заныла Инга; Отчего-то именно при
нем ей особенно хотелось ныть. — Мне голову разбили!
— Опять?! — возмутился Верлецкий, распахивая дверь
квартиры. — Чем ты, черт побери, занимаешься?
И тут он увидел ее в занавеске, с несчастной физиономией и
содранным лбом.
— Мне нужно продезинфицировать ссадину на
голове, — продолжала стенать Инга.
— Тебе нужно продезинфицировать мозги! Входи же. И что
это на тебе за чихня с колечками?
— Где твой любимый Роберт? — Инга начала
выпутываться из портьеры, задевая локтями за стены и вешалку. — Почему он
обещал мне помочь, а сам куда-то испарился?
— Да ладно. Раз он сказал, что поможет, значит,
поможет.
— Он слишком тянет, — попеняла Инга, вспоминая
физиономию Юдина. Ей не светило выступать против этого типа в единственном
числе. — Может быть, он уже что-то узнал?
— Вполне возможно.
Верлецкий окинул ее критическим взором и сказал:
— Н-да-а-а… Это тебя на новой работе так отметелили?
Чем ты там занимаешься, а? Вчера ты мне поклялась, что не станешь ни во что
ввязываться!
— А кто вместо меня будет это делать?
— Может быть, тебе следует помириться с Григорьевым?
В ответ Инга поглядела на него презрительно и ничего не
ответила. В коридоре появился Аладдин, лег в занавеску и принялся уминать ее
лапами, треща, словно трактор.
— Ты что же, шла по улице в этой штуковине? —
удивился Верлецкий. — Такое впечатление, что ее откуда-то сорвали.
— Моя голова, — напомнила Инга.
Верлецкий поджал губы и отправился за аптечкой. На лице у
него было написано раздражение.
Пожалуй, он говорил фразочку типа этой: «Тебе надо было идти
не ко мне, а в травмопункт» или: «Представляешь, что будет, если все соседи
начнут ходить ко мне лечиться?» Однако он сдержался и ничего не сказал.
— И все-таки, — начал Валерий, протирая ссадину
какой-то жгучей дрянью. — Что случилось?
— Я выследила Киллера, — с тайным удовлетворением
призналась Инга.
Верлецкий среагировал на это сообщение совсем не так, как ей
хотелось.
— Ты что, дура?! — закричал он. — Тебе жить
надоело?!
— Что ты на меня орешь? — удивилась она. — Ты
ведь даже не знаешь, кто он такой.
— Не знаю и знать не хочу! И вообще… Тебя надо
немедленно посадить на больничный!
— О-о! Врачебный синдром. Другими путями бороться с
неприятностями ты, по-видимому, не умеешь.
— Ты что, явилась меня оскорблять?!
В таком духе они препирались еще некоторое время и остались
страшно недовольны друг другом.
— Зря я сюда пришла! — напоследок сказала Инга,
влезая в его старую куртку, которую он ей выделил. И завела свою старую песню:
— Врачи должны поддерживать тех, кто к ним обращается…
— Я тебе ничего не должен! — взорвался
Верлецкий. — Вот если бы ты попала ко мне в реанимационное отделение через
приемный покой, я был бы тебе должен со всех сторон! А так — дудки! Ты даже не
в состоянии смирно сидеть на работе и подписывать бумажки. Тебя все время тянет
куда-нибудь отправиться и что-нибудь вытворить.
— Никогда больше к тебе не приду! — выпалила Инга,
сердито дергая дверь за ручку. — Даже если ты будешь умолять — я не приду!
Даже если ты станешь ползать передо мной на коленях — не приду!
Даже если я попаду в реанимацию — не приду!
— Тебя привезут, — пообещал Верлецкий, пиная ногой
занавеску.
Захлопнув за собой дверь, Инга в слезах бросилась домой.
Прибежала и стала звонить Таисии, всхлипывай и всхрюкивая. Именно на нее
вывалила она все последние новости. Таисия ахала и охала. Больше всего ее
потряс Гладышевский, забравшийся в гроб с атласной обивкой.
— Ты сможешь найти этот дом при свете дня? —
спросила она Ингу.
— Н-не знаю, — икнула та, проглатывая последние
слезы. — Наверное, смогу.
— Переулок ты помнишь?
— Н-нет, но это где-то близко. Я помню вывески. Рядом
ресторанчик и магазин «Оптика», а над подъездом, в который вошел Гладышевский,
вывеска: «Хотапиусе».
— Ха! — воскликнула Таисия. — Какое потешное
слово. Что бы это значило — Хотапиус?
— Понятия не имею.
— Какая-то смесь Хоттабыча с архивариусом!
Предлагаю в ближайшее время обследовать тот район, найти
«Хотапиус» и все там разведать. Ты согласна?
— Я-то согласна, а ты? Мне не хочется, чтобы ты
рисковала!
— Брось, Инга; это так интригующе! Хотя и страшно. Но
очень интригующе.
— — Если бы ты это видела…
— Есть еще вариант, — немедленно подхватила
Таисия. — Прямо с утра отправиться в милицию.
Написать заявление, где все подробненько изложить. Ну..,
может, про говорящую собаку не нужно рассказывать. И про Гладышевского в гробу
тоже…
