Мы с твоим отцом были женаты четыре года, когда я поняла, что жду ребенка. Я страшно обрадовалась, ибо искренне надеялась, что рождение ребенка изменит твоего отца и он станет мягче, в нем появится нежность по отношению ко мне и к младенцу. И действительно, во время беременности муж был заботлив и внимателен ко мне, но, когда ты появилась на свет, появилось и новое осложнение в лице известной тебе тети Мэгги. Тетка имела колоссальное влияние на твоего отца. На тот момент она была единственной из оставшихся в живых родственников, с кем он поддерживал отношения. К тому же и жила она рядом, а потому что ни день бывала у нас. Постоянная, хоть и не очень желанная гостья. И само собой, она везде совала свой нос, откровенно вмешивалась в дела прихода. А уж про нашу жизнь с отцом и говорить не приходится. Я ее никогда не любила, она меня тоже терпеть не могла, а после твоего рождения и вовсе воспылала ко мне лютой ненавистью. Вбила себе в голову, что девочку с раннего детства нужно приучать к строгости, иначе она вырастет такой же вертихвосткой, как и ее мать. Тетка вечно жаловалась твоему отцу на то, что я тебя балую, что я плохая мать и неумеха во всем. Постоянно давала мне понять, какая я глупая, несообразительная, несобранная, а, дескать, со временем все эти качества унаследуешь от меня и ты. Пожалуй, именно тетка повинна в том, что у твоего отца постепенно портился характер — он стал деспотичным и нетерпимым. А она еще и науськивала его на меня при каждом удобном случае. Словом, она объявила мне войну не на жизнь, а на смерть.
И моя жизнь превратилась в кромешный ад. Но однажды в нее вдруг пробился луч надежды. Помню, в ту зиму у меня была тяжелая ангина, и в конце концов мне стало так плохо, что местный врач настоятельно потребовал, чтобы я съездила в город и проконсультировалась там со специалистом. Разумеется, и твой отец, и его тетя встретили это предложение в штыки, но все же отпустили меня на консультацию.
Врач осмотрел мое горло и воскликнул:
«Никогда не видел таких замечательных голосовых связок! Вы поете?»
«Очень редко», — честно призналась я.
«Но вам хочется петь?»
«Да, когда я счастлива. Но это любительское пение, я не училась петь».
«По-видимому, вы нечасто чувствуете себя счастливой», — констатировал врач, проявив завидную проницательность.
Я промолчала. Самолюбие не позволило мне признаться постороннему человеку, в каком кошмаре я живу. Он пригласил меня в соседнюю комнату, сел к роялю и взял аккорд.
«Спойте мне что-нибудь!» — попросил он.
Я запела, но мне было очень неловко, я страшно стеснялась, да и горло после ангины еще болело. Он буквально заставил меня пропеть гаммы, потом взял ноты, лежавшие на крышке рояля, пролистал их, нашел какой-то популярный мотивчик, который знали все, кроме меня, и попросил исполнить песенку. Я услышала эту мелодию впервые, к тому же и слов я не знала, словом, пропела ее, постоянно спотыкаясь и запинаясь. Как только у него хватило терпения слушать такое, с позволения сказать, пение! Потом доктор отвернулся от рояля и посмотрел на меня в упор.
«Вот что я вам скажу, милая дама! У вас прекрасные вокальные данные, и если за ваш голос возьмется опытный педагог, то вас ждет большое будущее».
«Никакого будущего!» — сказала я, как отрезала.
«Почему нет?» — искренне удивился врач.
«Потому что я — жена приходского священника. Мне полагается петь только псалмы в местной церкви».
«Полагается? — повторил он за мной. — Кто это вам сказал, хотел бы я знать?! Коль вы такая набожная дама, то наверняка хорошо знаете Библию. А там сказано, что нельзя зарывать талант в землю. У вас же, миссис Маклейд, не просто талант. У вас — огромный талант. — Некоторое время он помолчал, явно что-то обдумывая, а потом сказал: — Вы обязательно должны приехать ко мне на следующей неделе. А пока я дам вам эффективное полоскание для горла, но уверен, показаться специалисту еще раз будет совсем не лишним, а потому я вас жду.
Обещаете?»
Конечно, я пообещала. Сказать честно, мне и самой хотелось снова вырваться в город. Дома я стала потихоньку от всех петь. Пела, когда оставалась одна в саду или отправлялась на прогулку в горы. Голос звучал, по моим представлениям, совсем неплохо. Лекарства и полоскания сделали свое дело: исчез отек в горле и мне стало легче дышать. Даже своим непрофессиональным ухом я слышала, каким насыщенным стал каждый звук, вырывающийся из моего горла. Разумеется, сравнивать мне было не с чем и не с кем. Разве что с участниками нашего приходского хора или с теми оперными певцами, которых я еще в юности слушала когда-то, когда они приезжали к нам на гастроли.
Словом, на следующей неделе я снова поехала в город на консультацию. Муж, конечно, был недоволен, тетя Мэгги и вовсе не скрывала своего возмущения. Она заявила мне прямо в глаза, что я неженка, потворствующая всем своим болячкам, и что если так пойдет и дальше, то я скоро вообще и с кровати не встану, а она не собирается за мной ухаживать.
Когда я вошла в кабинет врача, то увидела, что он был не один. У стола сидел немолодой мужчина с умным лицом и проницательными глазами. Именно он и побудил меня изменить мою жизнь.
Джин напряженно замерла. Улыбка тронула губы Пейшенс Плауден.
— Понимаю, о чем ты сейчас подумала. Так думали все. Но, уверяю, мы с Карлосом не были любовниками. Он был моим учителем, и только! Да, я любила его, потому что он был гением. К тому же человеком безмерной доброты. Никогда не встречала таких сердечных и бескорыстных людей! Словом, я любила его, а он любил меня. Но то была любовь, не имеющая ничего общего с тем, что мы обычно вкладываем в это слово. Можно сказать, у нас была неземная любовь, и она продлилась вплоть до смерти Карлоса. Так могут любить люди искусства: великий мастер и его неопытная ученица, в которой он разглядел большие возможности.
Я написала прощальное письмо твоему отцу. Сейчас оно мне кажется очень наивным и даже по-детски глупым. Помнится, я написала ему, что не могу жить без любви.
— Да, — кивнула Джин.
— Ты его читала?
— Читала. Я нашла его после смерти тети среди ее бумаг.
— Могу догадаться, какой смысл вкладывали твой отец и его тетка в слово «любовь». Но я в те годы была так простодушна, что страшно удивилась, получив ответ от мужа, в котором он называл меня падшей женщиной. Обвинял меня в том, что я попрала все мыслимые и немыслимые нормы морали, и говорил, что отныне нас с ним ничто не связывает. И все же, несмотря на все треволнения, связанные с домашними делами, несмотря на тяжкие обвинения мужа и его угрозы, я была счастлива. Ведь я наконец обрела столь желанную свободу. Не могу передать словами, каким счастьем было для меня оказаться среди людей, которые понимали меня и желали добра… Одно лишь омрачало мою радость — я бросила не только мужа, но и ребенка. Не думай, что я забыла о твоем существовании. Нет! Но я наивно полагала, что раз ты его дочь, то в его доме с тобой будут обращаться хорошо. Это я была для них чужачкой, человеком со стороны, неким инородным телом в их среде. А ведь ты плоть от их плоти, в твоих жилах течет кровь твоего отца. Кажется, я только сегодня в полной мере поняла, какую непоправимую ошибку совершила. Я должна была забрать тебя с собой!
