«А может, я напрасно все бросила и ушла? — спрашивала она себя. — Может, надо было все же дождаться Толли? Встретиться с ним?» Но даже когда все ее тело сотрясалось от озноба, когда слезы душили ее, а боль была такой невыносимой, что казалось, еще немного — и она умрет, даже тогда она ясно отдавала себе отчет в том, что все ее страдания ничто в сравнении с теми, которые были ей уготованы, согласись она выслушать прощальные слова Толли.
Нет, она поступила правильно! Пожалуй, для Толли их прощальная встреча тоже не стала бы самым приятным моментом в жизни, хоть он и не догадывается о ее чувствах к нему. Ведь Толли — добрый и сердечный человек, неспособный обидеть слабого и беззащитного. Наверное, поэтому и к ней он был добр и внимателен.
Однажды, то ли в шутку, то ли всерьез, он сказал ей: «Я воюю только с равными себе». Из чего Джин заключила, что Мелию он считает своей ровней. Не то что ее! И не только по причине ее маленького роста или хрупкого облика. Порой ей даже казалось, что Толли обращается с ней как с ребенком именно потому, что ребенком он ее и считает. А раз так, размышляла она, то ему было бы неприятно, если бы пришлось огорчить ее. А уж его жалость… о, это еще страшнее и еще больнее! Нет, это к лучшему, что все случилось так, как случилось.
Те слезы, которые она выплакала, лежа ночами без сна, свое подавленное состояние Джин, пытаясь рассуждать здраво, списала на болезнь. В самом деле, когда болеешь, трудно провести четкую грань между тем, где у тебя болит тело, а где ноет душа. Все естество ее превратилось в одну сплошную ноющую боль, которая все длится и длится.
В свой очередной визит доктор, даже не подозревавший о том, что ему приходится врачевать не только болезнь, но и разбитое сердце, заявил, что, поскольку пациентке стало лучше, она может потихоньку начинать ходить. Призвав на помощь всю свою волю, Джин заставила себя подняться с постели и потащилась вниз, искренне желая себе скорейшей кончины, ибо каждый шаг давался ей ценой невероятных усилий.
Миссис Лоусон была на редкость в добром расположении духа и проявила невиданную заботу.
— Садитесь, моя дорогая, поближе к огню и укутайте ноги пледом. Это моя личная гостиная, и здесь вас никто не потревожит. Надо же мне иметь хоть один крохотный уголок, где я могу побыть одна, без постояльцев. Хотя они постоянно претендуют и на эту комнату тоже, даже предлагали устроить здесь гостиную для игры в бридж. На что я им ответила, что, пока я жива и являюсь хозяйкой этого дома, никаких бриджей в моей гостиной не будет. А не нравится, пусть ищут себе другое место для проживания. Удерживать силой никого не стану. Разве я не права?
— Конечно, правы! — согласилась с ней Джин, блаженно подставляя ноги к огню. Какое счастье, что ей уже не надо никуда идти!
— Сейчас я принесу вам чашечку чая, — продолжала суетиться вокруг нее миссис Лоусон. — А если вы посидите здесь часок-другой, то подам и ужин сюда. Все мне легче, чем подниматься с ним на верхний этаж. Доктор говорит, вам сейчас необходимо усиленное питание, и я пообещала ему, что сделаю все от меня зависящее, чтобы поставить вас на ноги.
— Вы так добры ко мне! Мне так неловко, что я доставила вам столько хлопот! — призналась Джин.
Миссис Лоусон присела возле камина и принялась ворошить угли.
— Сказать по правде, — проговорила она неожиданно ласково, с какой-то особой нежностью в голосе, — вы очень похожи на мою покойную дочь. Она умерла, когда ей было всего лишь десять. Сбил грузовик на Хай-стрит. Думаю, вы с ней почти ровесницы. Я стараюсь нечасто думать о своей девочке, но вот ваша манера говорить, то, как вы поворачиваете голову… Все это так вдруг напомнило мне ее. Она была прелестной девочкой! Когда это случилось, я думала, что не переживу. Да и жить не хотелось!
— Еще бы! Такое горе! — сочувственно пробормотала Джин.
— Да, горе! — коротко ответила хозяйка. — Тогда я дала себе зарок больше ни с кем и никогда не быть добренькой. Дескать, раз меня жизнь не пожалела, то и я никого жалеть не стану. Но, как известно, и на старуху бывает проруха. Так вот и со мной! — Женщина поднялась и отставила кочергу. — Что-то я заболталась с вами! Дела-то не ждут.
Она поспешно вышла из комнаты, но Джин успела заметить, что глаза ее полны слез. Она тяжело вздохнула. В мире столько горя, но люди тем не менее не теряют способность быть добрыми по отношению друг к другу. Взять хотя бы эту миссис Лоусон.
Джин отлично понимала, сколько хлопот она доставила хозяйке. Слава богу, у нее хоть появились деньги, которыми она может сполна рассчитаться за все. Миссис Лоусон выручила целых восемь фунтов за пальто, платье и шляпу, которые она, как и обещала, отнесла в скупку. Конечно, смехотворная цена, если вспомнить, какие бешеные деньги платят клиентки Мишеля Сореля за наряды, сшитые в его доме. Но получить восемь фунтов в заброшенном на окраине Лондона магазинчике, где торгуют всяким старьем, — это тоже удача. Во всяком случае, на саму миссис Лоусон вырученная сумма произвела неизгладимое впечатление.
«Вот и хорошо, — размышляла Джин. — Этих денег мне с лихвой хватит, чтобы рассчитаться с долгами. А на следующей неделе нужно начинать искать работу». Интересно, сколько она еще будет прятаться от Толли? В глубине души она подозревала, что он не станет особенно переживать по поводу ее внезапного исчезновения. Захотела уйти, ну и ради бога! Для проформы он, конечно, наведет справки, а потом и вовсе забудет о ее существовании. И правильно сделает, убеждала себя Джин. С какой стати ему переживать и волноваться за какую-то там бывшую машинистку из своего офиса? Но ах как же ей хотелось, чтобы все это было не так и чтобы Толли хоть капельку поволновался из-за ее исчезновения. Тем более такого неожиданного и необъяснимого.
Вполне возможно, приглашая ее на ужин, он хотел тем самым сделать ей прощальный подарок, так сказать, на память. Может, он даже оставил кое-какие инструкции мисс Эмис на случай, если она вдруг неожиданно объявится. Что ж, если произойдет самое худшее из того, что может произойти, и она действительно будет умирать с голоду, то что мешает ей написать Толли и обратиться лично к нему с просьбой о помощи? К тому времени он уже наверняка будет не только женат, но и обзаведется детьми. Она представила себе, как он носится по парку наперегонки вместе с сыном в своем имении, а в это время маленькая девочка, его дочь, терпеливо дожидается их, стоя на верхней ступеньке террасы.
Из Толли получится хороший отец, нежный, любящий. Недаром Лиззи его просто обожает, и вовсе не из-за тех дорогих подарков, которыми он осыпает их с Джимми. В нем есть что-то такое, что сразу завораживает детей.
— Вот и меня он заворожил, — сказала Джин вслух.
Она машинально взглянула на себя в небольшое овальное зеркало, висевшее на стене. Пожалуй, сейчас Толли ее не узнал бы. За время болезни она настолько исхудала, что кожа стала почти прозрачной. На маленьком личике глаза стали еще огромнее, еще глубже и бездоннее. И лишь только волосы, рассыпавшиеся по плечам, своим золотым сиянием вносили жизнь в ее новый облик. Закутанная в старую белую шаль, которую ей одолжила хозяйка, Джин была похожа на маленькую брошенную беспризорницу, вызывающую одну лишь жалость.
