— Моя карета как раз здесь, за углом. Позвольте мне доставить вас домой, я бы хотел, чтобы вы поскорее оказались в безопасности. Эй, ты, парнишка, — подозвал он пробегавшего мимо того самого юного разносчика газет, который продал Изабелле «Таймс».
Парень остановился, его щеки раскраснелись, глаза горели.
— Вы слыхали, милорд, что герр фон Шредер мертв! Покойник! — воскликнул он. — Бегу рассказать об этом в редакции. Заполучу цельный фунт, когда первым доставлю им такую убойную новость. Говорят, мошенника многие не любили. — Парня переполнял энтузиазм. — Бьюсь об заклад, они отвалят мне больше фунта, если фокусника порешили.
Блэк придержал его за воротник, возвращая назад.
— Я дам тебе пять, если ты будешь столь любезен и перейдешь через улицу, чтобы вручить это парню в бело-синей ливрее.
— Тому, что разговаривает с Салли? — спросил мальчишка.
— Именно. — Блэк протянул разносчику свою визитную карточку. — Скажи ему, я забираю мисс Фэрмонт, чтобы отвезти ее домой. Она плохо себя чувствует. Поспеши же, — приказал он, вручая парнишке пятифунтовый банкнот. — И смотри, сначала выполни поручение, и можешь бежать куда угодно, оглашая окрестности новостью об убийстве фон Шредера.
— Прям сию минуту, милорд. — Разносчик ухмыльнулся и побежал во всю прыть мальчишеских ног.
— Сюда, мисс Фэрмонт, — скомандовал Блэк, беря Изабеллу под руку и вместе с ней обходя угол аптеки к ожидающему экипажу.
— Что имел в виду тот парнишка, говоря, будто фон Шредер мертв? — спросила она. Когда граф остановился позади нее, Изабелла была вынуждена обернуться. Блэк внимательно смотрел на что-то, но на что? Ей пришло в голову, что он уставился на фасад «Театра Адельфи», а его напряженное лицо становится мертвенно-бледным. — Милорд? Блэк, что-то неладно?
Он покачал головой. Изабелла заметила, как Блэк еще раз окинул взглядом театр, прежде чем отвернуться и посмотреть на нее.
— Все в полном порядке, мисс Фэрмонт. Вы готовы?
Протянув руку, он открыл дверь кареты и нежно подтолкнул Изабеллу вперед. Внутри было темно из-за роскошной обивки черного бархата, придававшей экипажу богатую умиротворяющую атмосферу.
— Лорд Блэк, — настойчиво начала Изабелла, однако он коснулся пальцем ее губ, заставляя умолкнуть. — Это излишне.
— Ш-ш-ш, — прошептал Блэк. — Вы не должны себя утомлять.
— Я вовсе не ребенок и не инвалид, — возмутилась она. — У меня всего лишь головная боль.
— И чертовски сильная, если вам потребовалась настойка валерианы с опиумом.
Ей не оставалось ничего другого, кроме как принять его руку, когда он помогал подняться по железным ступенькам кареты. Опершись о его большую, теплую и сильную руку, Изабелла закрыла глаза, позволяя себе краткие минуты наслаждения его прикосновением. Еще никогда она не испытывала столь твердое и уверенное рукопожатие другого человека. Это ощущение показалось ей утешительным и возбуждающим. Она задалась вопросом, где еще на ее теле прикосновение его руки может оказаться столь же прекрасным.
— Изабелла? Вам нехорошо?
— Нет, — выдохнула она, осознав, что стоит на ступеньках, держась за него. — Нет, я… я просто зацепилась подолом юбки, только и всего.
«Дурочка», — нещадно ругала себя Изабелла, усаживаясь на пустое сиденье. Что он может о ней подумать? Что она неразумное дитя? Ее поступки определенно свидетельствуют об этом.
Блэк вошел в карету и занял соседнее место. Его длинные ноги были вытянуты вперед, брюки плотно облегали бедра, а плечи заняли почти все свободное пространство. Опустив глаза в пол, она категорически отказывалась смотреть на Блэка, утомленно раскинувшегося на мягких подушках во всей своей мужской красе.
После удара его трости о потолок кареты они тронулись вперед, медленно, но уверенно продвигаясь по Стрэнду в сторону площади Гросвенор.
Изабелла ощущала себя неловко и нервничала. Воцарившаяся тишина казалась просто невыносимой, однако она не знала, с чего начать разговор. Дежурное замечание о погоде вряд ли уместно, поскольку все вокруг затянуло осенними тучами, серыми и унылыми, обещавшими скорую грозу. Еще хуже обстояло дело с вчерашним вечером — невозможно и подумать о том, чтобы даже мельком упомянуть о случившемся, ведь она вела себя в высшей степени неподобающе для леди, сидя вместе с ним в темноте, позволяя ему…
Тишина угнетала, однако, судя по всему, на его сиятельство она производила совсем иное впечатление. Он легко переносил безмолвие и одиночество. Не ощущал потребности заполнить возникшую паузу бессмысленной болтовней. Изабелле не требовалось долгое знакомство с графом, чтобы узнать об этой его черте.
Тишина окутывала его подобно некой завесе, он сливался с ней, и она — плотная, недвижимая, беззвучная — наполняла роскошные интерьеры экипажа. Молчание раздражало и нервировало, но не пугало, а просто создавало атмосферу слишком личную, интимную. Она слышала его медленное спокойное дыхание столь же отчетливо, как и свое собственное. В нем скрывалась чувственность, их вдохи и выдохи сливались, отражаясь, переходя в срывавшийся с губ едва слышный шепот. В безмолвии они погружались в тайные глубины своих мыслей, перед глазами проносились пленительные образы и картины. Изабелла представляла свою руку, касающуюся руки Блэка, как наяву ощущала его большой палец, ласкающий ее ладонь. Ее охватило сладостное ожидание его поцелуя, она словно видела, как он склоняет свои губы к ее приоткрытым устам.
Нет, тишина несла слишком опасную интимность, мысли, гибельные своей безрассудностью.
Блэк пошевелил ногой, его ботинок скользнул, касаясь подола ее платья. Изабелла глубоко вздохнула, отводя взгляд, рассматривая интерьер кареты, лишь бы не видеть его, не вспоминать образы, которые сознание услужливо рисовало перед ее мысленным взором.
Какое же она грешное создание, если находит удовольствие в подобных фантазиях! А ведь ей представилась возможность, которой были лишены тысячи подобных ей. Получить шанс вести жизнь леди и, подобно ее безрассудным родителям, предать этот щедрый дар ради низменных развратных мыслей и непозволительных обещаний наслаждения.
Она должна положить конец всему этому. Не в силах больше выносить молчание и свои собственные преступные думы, Изабелла произнесла первое, что пришло ей в голову:
— Сегодня утром я получила вашу записку.
Он резко взглянул на нее, однако ничего не сказал. Что за глупая идея завести подобный разговор? Однако что сделано, то сделано, остается только продолжить.
— Это стихотворение Томаса Мура одно из моих самых любимых. Я помню его наизусть.
— Правда?
— Мне кажется, последние строчки самые лучшие:
И мне бы пора уж:
С любви ожерелья
Брильянт за брильянтом
Оборван метелью,
Друзья, кто в могиле,
