«Морнинг пост» когда-то сообщала, что некий русский князь заплатил однажды десять тысяч фунтов, только чтобы мисс Бичем спела песню на празднике в честь его дня рождения. Слушая этот голос, Бриггз мог только представлять себе, какая астрономическая сумма могла у нее, в конце концов, сложиться.
— Благодарю вас, мисс. Моя жена вполне здорова.
— Ты как раз успела к чаю.
Леди Мактот протянула внучке руки.
— Замечательно. Добрый день, бабуля. — Маркейл легонько обняла бабушку. — Надеюсь, у тебя все хорошо.
— Все прекрасно. — Леди Мактот похлопала по дивану рядом с собой. — Однако удивляюсь: почему ты так торопилась, что даже не прислала записку, как обычно?
Маркейл бросила взгляд на Бриггза, и пожилой дворецкий немедленно поклонился и направился к двери.
— Я подам еще чаю и кексы.
Как только дверь за ним закрылась, Маркейл повернулась к бабушке.
— Да, у меня все в порядке. Я хорошо кушаю. И пока не влюблена. А теперь, когда с формальностями покончено, мы можем поговорить.
У бабушки дрогнули губы, а в глазах вспыхнул огонек.
— Значит, я настолько предсказуема, что ты можешь ответить на все мои вопросы еще до того, как я их задала?
— Да, но только в самом лучшем смысле слова.
Маркейл была близка с бабушкой, и это доставляло радость им обеим.
Кроме друг друга, у них не было никого на свете. В двадцать семь лет это еще можно вытерпеть, но в более солидном возрасте, как догадывалась Маркейл, гораздо труднее.
Это мать виновата в том, что согласилась с глупым указанием отца решать, с кем ее дочь может и с кем не должна видеться. Ее отец, сэр Мангус Фергюсон, обедневший ирландский лорд, был просто помешан на собственной родословной и не одобрял бабушку — хотя более чем охотно принимал от нее деньги, пока его непомерная расточительность не вынудила ее лишить его столь щедрых поступлений.
Отец никогда не простил ее и запретил жене и пяти дочерям вообще когда-нибудь разговаривать с бабушкой. Хорошо, что Маркейл никогда не слушалась отца. Даже в пятнадцать лет она уже понимала, что он просто хвастун и пустой человек.
Тихий стук оповестил о прибытии Бриггза. Он появился с подносом, и через несколько секунд перед Маркейл стояла чашка горячего чая и тарелка с кексом — белым, как белая льняная салфетка, расстеленная у нее на коленях.
— Благодарю вас, Бриггз.
— Рад услужить вам, мисс. — Обернувшись к хозяйке, он вежливо спросил: — Не желаете ли еще чая, миледи, пока я не ушел?
— О нет. Мне достаточно. Спасибо, Бриггз.
Тот учтиво поклонился и тихо вышел.
— Он — сокровище, — сказала Маркейл, дождавшись, когда закроется дверь. — Мой дворецкий далеко не такой внимательный.
— Не знаю, что бы я без него делала, — честно призналась бабушка.
— Думаю, тебе не стоит беспокоиться. И не только потому, что Бриггз искренне восхищается тобой. Ты — великолепная хозяйка, дорогая.
— Тем, кто заботится о других, платят той же монетой.
— Это хорошее жизненное правило.
Маркейл старалась верить, что человеческая доброта наследуется. Она научилась этому у бабушки, но события последних нескольких недель существенным образом эту веру поколебали. Маркейл упала духом, подумав о послании в своем ридикюле. Она не знала как, но должна была довести его содержание до бабушки.
— Маркейл, дорогая, ты смотришь на чашку с чаем так, словно думаешь, что она может взорваться.
— Прости. — Она выдавила из себя улыбку. — Я просто немного расстроена.
С тихим «О нет!» бабушка покачала головой.
— Ты опять получила послание от этого отвратительного шантажиста?
— Я профессиональная актриса, но не способна ввести в заблуждение даже родного человека, — поморщилась Маркейл.
— Как на этот раз прибыло письмо?
— Я обнаружила его под своей тарелкой за завтраком сегодня утром.
И это испугало Маркейл. Одно дело находить записки внутри экипажа или среди цветов в своей театральной гримерной, и совсем другое — обнаружить одну из них в собственном доме. Прежде она никогда не чувствовала себя такой беззащитной.
— Мне это совсем не нравится, — объявила бабушка со своей обычной прямотой. — А слуги что-нибудь видели?
— Нет, но они ведь на самом деле не мои, а Колчестера.
— Эти последние два года я все время говорила тебе, что нужно приобрести собственный дом, — укоризненно качая головой, сказала бабушка. — Это самое меньшее, что ты могла бы предпринять.
— Невозможно!
Старческая пергаментная кожа покраснела, но бабушка убежденно заявила:
— Граф использует тебя, чтобы скрывать от света извращенные склонности.
— А я использую его, чтобы избавиться от нежелательного внимания, которое делает мою жизнь невыносимой. Нам обоим это выгодно, и к тому же он очень добр. Я обязана ему и вряд ли смогу когда-нибудь отплатить.
— Знаю, знаю. Он спас тебя от князя, когда этот негодяй набросился на тебя, надеясь принудить стать его любовницей. Я вечно буду благодарна Колчестеру за его действия в той ситуации, но это не означает, что ты в постоянном долгу перед ним. Ты тоже пригодилась ему в жизни, не так ли? — Бабушка выразительно подняла бровь. — Полагаю, нравы Колчестера не изменились?
— Если ты спрашиваешь, безумно ли он еще влюблен в Джорджа Энистона, тогда ответ — да. Они вместе теперь уже почти год.
— Для него это слишком долго.
— Да, верно. Хотя «вкусы» Колчестера — это его собственное дело, но Энистон мне не нравится. Он все время просит денег и устраивает скандалы из-за пустяков. Мне хотелось бы, чтобы Колчестер порвал с ним.
— Похоже, этот Энистон не слишком-то приятный человек.
— Когда в плохом настроении — нет, но в хорошем — он очень обаятельный, и Колчестер без ума от него. Не думаю, что их отношения с таким количеством драматических сцен полезны для него… — Маркейл беспомощно пожала плечами. — Я сказала ему все, что думаю, а он просто отмахнулся, заявив, что иногда жизнь не позволяет находиться рядом с тем, в кого влюблен, и именно это происходит.
— В этом он прав. Иногда судьба толкает человека на дорожку, которую он сам не выбрал бы.
Маркейл молча согласилась. Она нежно любила Колчестера как брата, которого у нее никогда не было. Для высшего света он был холостяком, за которым все охотились и который ускользал от мамаш-сводниц и их дочерей с искусством, завоевавшим ему восхищение пэров. Никто никогда не догадывался о его тайне, и он жил теневой жизнью так долго, что носил вторую кожу так же естественно, как настоящую.
Маркейл всегда будет благодарна ему за помощь в те первые трудные дни.
