Чиновник удалился, а мне осталось только размышлять о чудовищной нелепости выдвинутых обвинений. Гурд, поручив Макри наблюдение за баром, увел меня в заднюю комнату, где и нацедил внушительный стакан кли. Я прикончил напиток одним глотком, и варвар снова наполнил стакан.
— Спасибо, Гурд, что не позволил мне убить Вадинекса. Это было бы глупо. Хотя, надо признаться, желание прикончить мерзавца у меня не исчезло.
— Понимаю, — ответил Гурд. — Я бы тоже рвался это сделать, если бы меня обвинили в трусости. Будь мы на севере, этот тип уже был бы мертв. Но здесь все по-иному.
— И с каких это пор ты стал сознательным гражданином? — изумленно глядя на варвара, поинтересовался я.
— С тех пор как купил эту таверну и начал платить налоги.
Я знал Гурда много лет, и он в моих глазах всегда оставался северным варваром, крошащим недругов боевой секирой. Я как-то ухитрился не заметить, насколько изменился мой друг. Стал более зрелым, как говорится. Нет, если дело доходило до драки, то он ее не избегал, что доказал не раз, сражаясь в последние годы на моей стороне. Уловив мои чувства, он сказал:
— Не волнуйся. Если тебе не удастся вернуть себе честное имя с помощью закона, я помогу тебе разделаться с Вадинексом, и мы убежим из города вместе.
Я принял еще стаканчик кли. Судя по тому, как шли дела, у нас могла сложиться неплохая компания беглецов. Если мы все рванем на юг, то Лисутарида станет одним из самых полезных членов банды хотя бы потому, что без труда способна разжечь костер глухой ночью в необитаемых землях. Гурд спросил, знаю ли я, что могло вызвать столь печальное развитие событий.
— Я употребил власть Народного трибуна, чтобы защитить Лисутариду, положив конец действиям Службы общественной охраны и дворцовой стражи. Я с самого начала должен был допереть, к чему может привести вмешательство в дела влиятельных людей. Кто-то решил мне отомстить. Не исключено, что за этим стоит глава дворцовой стражи Риттий. Он давно точит на меня зубы. Это должно было рано или поздно случиться.
— Никто не поверит, что ты бросил щит и оставил поле брани, — попытался успокоить меня Гурд.
— А как насчет тех, кто меня не знает? Об этом же пойдут разговоры по всему городу, и некоторые наверняка поверят в клевету.
В Турае, где каждый рад услышать какую-нибудь гадость о своем ближнем, подобные обвинения могут прилипнуть навсегда. Репутация человека может быть уничтожена, даже если дело никогда не дойдет до суда. Любое упоминание о возможной трусости на войне — страшное клеймо. Оставление щита считается преступлением и карается по закону, но презрение людей страшнее любого приговора. Обвинение считается настолько серьезным, что во время оно крайне редко выдвигалось даже против тех, кто действительно был виновен. Командир когорты, увидев проявление трусости, просто колотил солдата, поил до умопомрачения и гнал в следующий бой в невменяемом состоянии. Привлечение к суду за трусость обычно приберегалось для политиков, чьи враги пытались опорочить их доброе имя. Это могло произойти и в том случае, когда родственнички желали отнять у несчастного состояние. Если обвинение считалось доказанным, виновный лишался всех гражданских прав.
— Но почему Вадинекс? — спросил Гурд.
Мы оба неплохо знали Вадинекса. Здоровенный грубый детина. Неплохой солдат, но туп, как орк. Злобный и низкий даже в мирное время.
— Я схлестнулся с ним прошлой зимой. Он охотно наедет на меня, если Риттий не поскупится.
У меня и мысли не было прекратить расследование, которое я вел для Лисутариды. Даже король не в силах запретить гражданину ходить по улицам города и задавать вопросы. Хотя я понимал, что теперь меня поджидают серьезные трудности. Я потерял юридическое право на защиту интересов своего клиента, и Служба общественной охраны может заставить меня выложить все, что мне известно по делу. По крайней мере теоретически. На практике же Служба общественной охраны вкупе с дворцовой стражей может валить к дьяволу.
— Все могут валить к дьяволу, — заявил я. — Если мне попадется Вадинекс, я его прикончу. Все остальное останется как и прежде. Я намерен спасти Лисутариду. И вернуть доброе имя Макри. Даже если мне придется кого-то убить. А на это я способен.
— Как мне быть с Танроз?
— Навести ее. Не забудь прихватить цветы. Принеси извинения за то, что неодобрительно отзывался о ее счетоводстве. И не допускай вмешательства Макри. Она не способна советовать нормальным людям, как им строить свою жизнь.
— Как ты считаешь, может, мне стоит попросить ее выйти за меня замуж?
Поскольку мой брак оказался сущей катастрофой, на этот вопрос мне отвечать не захотелось.
— Ты же знаешь, Гурд, когда речь заходит о подобного рода отношениях, пользы от меня не больше, чем от одноногого гладиатора.
Но Гурд, к сожалению, не позволил мне сорваться с крючка. Выяснилось, что варвар желает знать мои соображения по этому поводу. Я решил, что обязан дать ему ответ.
— Да, Гурд. Валяй женись. Ведь ты же уже платишь налоги. Брак — следующий логический шаг на этом пути.
Гурд налил себе полный стакан кли. Видимо, он считал, что перспектива сочетания браком гораздо страшнее, чем встреча с врагом, в двадцать раз превосходящим тебя численностью. По крайней мере с подобным нам приходилось сталкиваться, и неоднократно. Что же касается женитьбы, то для Гурда это было в новинку.
Вспомнив, что оставил Макри распоряжаться в баре, Гурд бросился ей на помощь. Как выяснилось, Макри вполне справлялась с обслуживанием клиентов, особенно учитывая то, что ей помогала Дандильон. Когда мы подошли к стойке, Одуванчик вертела кран пивной бочки, изучая, как тот работает. Несколько вновь прибывших завсегдатаев с изумлением наблюдали за странной разливающей пиво парочкой. «Секира мщения» считалась в округе Двенадцати морей респектабельным пивным заведением, и всякого рода новшества в ней не приветствовались.
— Может, это связано с идущим сейчас дождем из лягушек? — высказал предположение один из постоянных посетителей, отнюдь не замеченный в злоупотреблении алкоголем.
— Дождем из лягушек?
Мы все высыпали на улицу, чтобы взглянуть на чудесное природное явление. С неба действительно сыпались лягушки. Они падали на землю и тут же принимались отчаянно скакать. Через пару минут дождь из земноводных прекратился, а все выпавшие лягушки исчезли.
— Никогда не видел ничего подобного, — заметил один из докеров.
— А я вчера видел единорога, — заявил его приятель. — Но мне не хотелось об этом говорить.
Никто из присутствующих не мог объяснить природы лягушачьего ливня. Однако все пришли к единому мнению, что это скверный знак и наш город обречен. Сей неутешительный вывод повлек всех к стойке бара, после чего кли и пиво потекли рекой. Я молча покачал головой. Единороги, кентавры, лягушки. Пусть в этом деле разбирается кто-нибудь другой. У меня найдутся заботы поважнее. Я отправился на второй этаж, где размещались мое жилье и, с позволения сказать, офис. Я поднимался по ступенькам, размышляя, как лучше заставить страдать тех, кто бросил мне обвинение в трусости. Никто не может без тяжких последствий для себя обвинять мужчину, подобного Фраксу, в трусости. Первый, кто бросит на меня недружелюбный взгляд, жестоко за это поплатится. Измолочу так, что мало не покажется.
