Завершив обозрение грузового порта — пассажирский, очевидно, скрывался за углом гостиницы, — Павел Андреевич удостоил вниманием и сухопутную панораму города. Железобетонные билдинги, состоявшие на службе у политики и экономики «свободной страны», держали оборону в центральной части, их осаждали босяцкие пригороды, все вооружение которых состояло из пальмовых копий, увенчанных рваными зелеными зонтиками. «Нет, — подумал Капкан рассеянно. — Такая свобода нам даром не нужна».
Ближе к вечеру в состоянии больного произошел заметный перелом. Это случилось после визита в номер полицейского чиновника. Толковал с ним на языке Шекспира и Диккенса опять же Капкан.
— Сожалею за беспокойство, джентльмены. — Чиновник предъявил удостоверение. — Рад вас снова видеть в Либерии.
— О да! — воодушевленно подхватил Капкан, предвосхищая следующую реплику негра в черном костюме, черной рубашке, черных носках и черных ботинках, словом, самого черного негра из всех, каких он только видел. — Свободная страна! Но нам, белым, этого не понять! Мы за деньги не то что свободу, мы — родину продадим!
Полицейский с брезгливым недоумением глянул на протянутую ему сотенную купюру. Капкан смекнул, что этот негр — «неправильный», и поспешно убрал деньги в бумажник.
— Как себя чувствует господин Дрозденко? — осведомился чиновник официальным тоном.
— Господин Дрозденко себя не чувствует, — приврал Капкан, отыгрывая позицию. — На улицах много бешеных собак, сэр. Его укусила очень бешеная собака. Сейчас у него атрофия.
— Вот как? — Полицейский нахмурился. — Но я побывал у него дома. Жена ничего не знает о возвращении господина Дрозденко в Монровию. Нам пришлось наводить справки.
— Мы не хотели ее пугать, — поспешил Капкан объяснить ситуацию настырному чиновнику. — Она беременна, сэр. Вы понимаете. Непроизвольный выкидыш огорчит господина Дрозденко.
— Вот как?
Никаких признаков беременности у супруги Дрозденко чиновник не заметил, но это было уже делом семейным.
Он достал из черной папки заранее заполненную официальную бумагу.
— Господин Дрозденко должен расписаться, что он не имеет претензий к муниципальным властям и не станет частным порядком обращаться в суд. Чистая формальность, сэр.
Капкан внимательно ознакомился с документом, отпечатанным на машинке. Текст был очень бледный. «Компьютера, я так понимаю, у них нет, — отметил он про себя ядовито. — И принтера нет. Честные полицейские, надо же. Их лозунг — „охранять и защищать“».
— Но ведь собака действительно была бешеной? — спросил Капкан, покончив с чтением.
— В каком-то смысле, — невозмутимо подтвердил чиновник. — Эта собака страдала водобоязнью, сэр. Но она была очень грязной. Хозяин стал мыть ее из шланга. Собака испугалась и убежала.
— А пена?
— Стиральный порошок, — объяснил посетитель. — Хозяин мыл ее со стиральным порошком. Она была очень грязной.
— Это многое объясняет. — Усмехнувшись, Капкан по-русски обратился к Брусникину, с тревогой следившему за непонятным диалогом: — Подпишите, товарищ Дрозденко, что с нотой протеста вы ознакомились.
Никита вопросительно посмотрел на соотечественника.
— Здесь изложено, — перевел Капкан, — что вы являетесь злостным нарушителем общественного порядка. Вы перебежали дорогу на красный свет, повредили своей мордой городскую собственность, взбунтовали толпу негров и напугали беззащитное животное.
«И что мне теперь будет?» — вздрагивая, нацарапал Никита в блокноте.
— Расстреляют отравленными пулями.
Мрачная шутка повергла Брусникина в трепет.
— Не ссы, — смягчился Капкан. — Когда Дрозденко вернется, его лишат пешеходных прав, и все дела. Его счастье, что собака оказалась здоровой. Здоровые собаки здесь объявлены вне закона.
Полицейский невозмутимо закурил, дожидаясь, когда два белых бездельника закончат обмен впечатлениями.
Никита поспешно схватил документ и поставил под ним подпись Дрозденко. «Все лучше и лучше», — мысленно оценил ее Капкан, передавая бумагу полицейскому.
Чиновник тоже остался доволен результатом посещения. Обычно эти белые готовы судиться из-за любой мелочи. Да еще интервью раздают газетчикам, критикуют местные порядки, что отрицательно сказывается на туристском бизнесе и вообще вредит интересам его страны.
— Желаю вам, господин Дрозденко, скорейшего выздоровления, — сухо обратился он к Никите, прежде чем оставил номер. — Госпожа Дрозденко ждет вас дома. Там номера дешевле. И обстановка комфортабельней.
Никита с тоской посмотрел на захлопнувшуюся дверь и взялся за карандаш: «Что ему еще надо?»
— Жена, говорит, скучает по тебе, — кратко перевел Капкан прощальную речь муниципального чиновника.
«Я скоро приеду, любимая. — На глазах у Никиты опять вскипели слезы. — Скоро я приеду, и все наладится. Все станет как раньше».
Но не знал еще Брусникин, что «как раньше» уже не станет никогда.
«Мерседес-250»
На следующий вечер Капкан с Брусникиным без малейшего сожаления покинули африканский континент. Улетали они в разных настроениях: Никита был мрачен и молчалив, Капкан — словоохотлив и весел.
Исполнив команду «пристегните ремни», Павел Андреевич Капканов перевернул глянцевую обложку журнала «Свобода». Вторую полосу украшала фотография «Дрозденко», сделанная, согласно жизнеутверждающей подписи под ней, в палате частной клиники доктора Ломбардини. Точнее, украшал ее сам доктор Ломбардини, позирующий перед фотокамерой у постели «жертвы расовых столкновений». Ломбардини с иконописным ликом, обрамленным вьющимися волосами, смахивал на святого Себастьяна — разумеется, до того, как стрелы язычников поразили его обнаженную натуру. «Дрозденко» тоже походил на какого-то великомученика, но на какого именно — мешали определить бинты, опутывающие его от ступней до макушки. Все конечности «Дрозденко» были заправлены в такую сложную систему противовесов, что складывалось ощущение, будто его извлекли из камнедробилки.
— Вот она — слава! — Капкан показал Никите журнальный разворот и подозвал стюардессу. — Мисс! Ту виски! Фор ми энд май пуэр френд!
Брусникин раздраженно отвернулся к иллюминатору.
— Натурально лавры, Никита! — продолжал тормошить его Капкан. — Международный успех! «Молчание ягнят» видел? Потом одному хлопцу из клетки — Гектору, кажется, — «Оскара» впаяли! Это у них главный кубок за фильмы ужасов! Тебя там не было, а то бы их Гектор марихуану курил взатяжку!
«Гектор — это герой Троянской войны, — нацарапал Никита ручкой на журнальных полях. — А Энтони Хопкинс — артист, каких поискать».
— Я лучше нашел. — Изучив его комментарии, Павел Андреевич взял с подноса расторопной стюардессы две порции виски. — За тебя, Никита! А ты что смотришь?
