А где же положительные качества, спрашиваете? Да есть они, разумеется, есть! Как не быть. Правда, сейчас ни одно на ум не приходит...
Впрочем, на суть рассказа это не влияет. Как ни странно, той памятной весной мое терпение испытывал отнюдь не Рамсес, а его папуля. Да-да! Виновником был мой собственный обожаемый, уважаемый, необыкновенный супруг.
Сразу оговорюсь, что для плохого настроения у Эмерсона были причины, и вполне законные. Мы вели раскопки в Дахшуре близ Каира — месте захоронения многих титулованных особ Древнего Египта. Получить разрешение на раскопки — фирман — оказалось не так-то просто. Директор Департамента древностей мсье де Морган положил на Дахшур глаз и приберегал гробницы для себя. Понятия не имею, почему он все-таки уступил нам эту археологическую жемчужину. Знаю лишь, что тому каким-то образом содействовал Рамсес, а когда в дело вступает наш сын, я предпочитаю не вдаваться в детали.
Зная мою слабость к пирамидам, Эмерсон, добрая душа, фирману радовался как ребенок. Даже выделил мне крохотную пирамидку — одно из тех второстепенных захоронений, что применялись, по мнению некоторых археологов, для погребения жен фараонов, — так сказать, в личное пользование.
Изучение мрачных узких коридоров, где кишмя кишели летучие мыши, доставило мне массу удовольствия, но, к сожалению, не принесло ровным счетом ничего стоящего для науки. Там не нашлось ни мумии, ни украшений, ни сколько-нибудь любопытных предметов обихода — словом, ничего, кроме гулко-пустой усыпальницы да никчемных глиняных обломков.
Все наши попытки выяснить причину возникновения внезапных резких вихрей, проносящихся по коридорам Ломаной пирамиды, тоже оказались тщетными. Если недра древнего памятника и таили секретные лазы и выходы, то обнаружить их нам не удалось. Даже Черная пирамида, нижняя усыпальница которой чуть было не стала нашей могилой, в конце концов принесла одни разочарования. Из-за необычно мощного паводка воды Нила затопили подземные коридоры, а достать гидравлический насос, на который Эмерсон очень рассчитывал, не вышло.
Открою вам один маленький секрет археологов, дорогой читатель. Все они мнят себя высокоморальными личностями. Утверждают, что, дескать, единственной их целью является раскрытие тайн прошлого и обогащение знаний человечества. Врут без зазрения совести, уж поверьте. На деле они мечтают о великом и, главное, эффектном открытии. Мечтают увидеть свои имена напечатанными громадными буквами на первых страницах газет. Мечтают вызвать черную зависть и жгучую ненависть в сердцах соперников. Мсье де Морган в Дахшуре добился-таки исполнения этой мечты, раздобыв (не спрашивайте меня, каким образом, — не знаю и знать не хочу!) украшения принцессы Среднего царства. Загадочное мерцание золота и драгоценных камней завораживает; открытие мсье де Моргана снискало ему вожделенную славу в полном объеме, вплоть до хвалебной оды в иллюстрированной «Лондон ньюс».
Позвольте представить еще одного из так называемых ученых, преуспевших в рекламе собственного имени, — мистер Уоллис Бадж, директор Британского музея. Всем известно, что трофеи свои Бадж добывал не на раскопках, а путем нелегальных сделок с местными воришками, расхитителями пирамид, после чего вывозил древности из страны вопреки египетским законам. Подобные методы Эмерсон презирает, но, клянусь, даже Эмерсон поступился бы принципами ради той плиты с письменами, что год назад откопал в Египте его главный соперник, профессор Питри
[1]
. Стела Питри буквально взорвала библейскую науку. Ученые ликовали, обнаружив первое и пока единственное упоминание об Израиле, выбитое на камне древними египетскими иероглифами. Что и говорить, открытие эпохальное... За такой трофей мой дорогой Эмерсон продал бы душу дьяволу, в которого, впрочем, все равно не верит. Мистер Питри — один из немногих археологов, авторитет которого Эмерсон пусть и против собственной воли, но все же признает. Питри, насколько я могу судить, отвечает ему тем же. Это взаимное уважение и стало причиной их соперничества, хотя оба скорее заживо похоронили бы себя в какой-нибудь из египетских гробниц, чем признались в зависти к успехам коллеги.
Эмерсон — Мужчина с большой буквы, но и он не лишен слабостей собратьев по полу, а потому не смог честно признать это вполне естественное и понятное чувство. О нет! Вину за все свои археологические неудачи той весны он, разумеется, попытался возложить на меня! Не стану отрицать — на какое-то время нам действительно пришлось из археологов превратиться в частных сыщиков, но Эмерсон к подобным загвоздкам давно привык; без них, к счастью, не обходился ни один наш сезон в Египте. И, несмотря на его нескончаемое нытье, я отлично знаю, что распутывание детективных клубков доставляет ему наслаждение не меньшее, чем мне.
Последнее приключение, однако, было особенным. Мы во второй раз столкнулись с Гением Преступлений по кличке Сети, подлинное имя которого неизвестно. Как уже однажды случилось в прошлом, мы разгадали и остановили его гнусные планы, но негодяю вновь удалось уйти от возмездия. Вот только прежде он успел объявить о внезапно вспыхнувшей в его сердце непостижимой страсти к вашей покорной, ничем не примечательной слуге. Несколько памятных часов мне довелось провести в плену у Гения Преступлений. Эмерсон, истинный потомок славных рыцарей короля Артура, немедленно бросился на помощь и вызволил меня в самое время — до того, как произошло... гм... скажем, хоть что-нибудь выходящее за рамки приличий.
Проблемы начались позже. Я из кожи вон лезла, вновь и вновь убеждая Эмерсона, что мои чувства к нему не изменились. В красках расписывала, как греет мне душу воспоминание о том дивном моменте, когда он ворвался в пещеру, потрясая ятаганами (любимый вооружился основательно — прихватил по кривому ножу в каждую руку). Все впустую. Разумеется, Эмерсон верил в мою искренность... но червячок сомнения продолжал свое гибельное дело. Только легкомысленная супруга отмахнулась бы от этого вредителя, который способен сгубить божественный цветок любви.
Однако сантименты в сторону. Скажу честно — чтобы избавиться от этой напасти, я сделала все, что только было в моих силах. Не жалела ни слов, ни очень конкретных действий, лишь бы убедить Эмерсона в своей вечной и неизменной преданности. И что же? Слова любимый оценил, действия — тем более... а гнусные подозрения ни в какую не желали сдаваться! Я уж начала терять терпение. Как долго, скажите на милость, мог продолжаться этот кошмар? И главное — надолго ли еще меня хватит? Пусть красноречие не слишком утомительно, но мои очень конкретные действия уже начинали сказываться на нас обоих. Да так основательно, что даже Рамсес, подметив черноту вокруг глаз Эмерсона, заинтересовался причиной папочкиной бессонницы.
Но подобным житейским мелочам не сбить с пути Амелию Пибоди. По зову долга и любви я упорно шла к цели, пока благоверный, окончательно выбившись из сил, не заявил, что мои методы сработали, убеждение подействовало и он верит мне безоговорочно. Кстати пришлась и находка каменной плиты с выбитым на ней именем хозяина Ломаной пирамиды. Это открытие до некоторой степени оправдало профессора в собственных глазах, поставив в конце экспедиции не жалкое многоточие, а триумфальный восклицательный знак. Увы, увы... Эмерсон мог обманывать коллег-археологов и любопытствующую публику, но я-то знала, что его неукротимое честолюбие задето и он по-прежнему изнывает от беспросветной тоски. Не стыжусь признаться в минутной слабости — я не сдержала вздоха облегчения, когда все вещи были собраны и мы распрощались (очень тепло, но, надеюсь, не навечно) с песчаными холмами Дахшура.
