— Если благородные госпожи окажут честь бедному рабочему... На солнце жарко и так пыльно...
Зная Хассана, я могла предположить, что он по большей части стоял, опираясь на лопату, но вид у него был такой, что смягчилось бы самое черствое сердце. Переполненная состраданием Ди чуть не выронила костыли, протягивая ему стакан воды. Он намеренно сделал так, чтобы его пальцы коснулись ее руки, беря и возвращая стакан, и, когда двое мужчин спускались вниз по склону, глаза Ди следили уже не за тем, кто был выше ростом. Я вздохнула. Предчувствие неминуемой беды охватило меня с такой силой, что впору было сделать официальное заявление, по всей форме скрепленное подписью нотариуса.
Однако мое предчувствие не спешило реализовываться. За целую неделю не произошло ничего стоящего внимания, не считая все усиливавшейся жары. Я сидела в тени то одной, то другой скалы, череда которых казалась нескончаемой, однако это не спасло меня от того, что я стала коричневой, как свежевспаханное поле. Я кляла Джона и солнце, Майка и скалы и мечтала снова очутиться в своей милой, тихой комнатке в институте. Когда я заикнулась об этом Джону, он, даже не соизволив возразить, молча вручил мне мою широкополую шляпу.
Ни одна душа больше не вспоминала о письме Абделала, вероятно сочтя его бесполезной бумажкой. И ни одна моя неоднократная попытка вспомнить забытый эпизод из детства не увенчалась успехом.
Однажды утром поднялась суматоха, когда поисковая группа обнаружила вход в гробницу, не нанесенную ни на одну карту. Это оказалась гробница мелкого вельможи, которая была разграблена еще в древние времена, а после этого ее использовали для захоронений несколько поколений более бедного семейства. Поскольку гробница до сих пор не была обнаружена, в ней сохранилась дюжина саркофагов и коллекция дешевой похоронной утвари, что должно было представлять определенный интерес для сотрудников института. Чтобы не вызывать подозрений у поисковой группы рабочих, они чертыхались и закатывали глаза, когда Джон приказал закрыть ее снова, сделал пометку на своей карте и двинулся дальше.
Шесть дней спустя после моего переезда из гостиницы в институт бригады работали в нескольких милях от Долины цариц в пустынной вади, которая выглядела многообещающей с археологической точки зрения. На мой же непросвещенный взгляд, это была пустыня в полном смысле этого слова, более дикого и унылого места мне не доводилось видеть. Я не знаю, что побудило Джона сосредоточить все усилия на этом месте, и более того, мне было совершенно на это наплевать.
Рабочий день заканчивался, когда я услышала взволнованные крики рабочих, доносившиеся с противоположной стороны вади. Срывающиеся от волнения голоса пробудили меня от отупляющей летаргии жары, и я подняла голову.
В этом месте вади сужалась настолько, что я была на расстоянии не больше тридцати — сорока футов от рабочих и могла видеть все происходящее совершенно отчетливо. Я сразу заметила Хассана по его пурпурного цвета рубахе. Последние несколько дней он не работал, и меня удивило его появление сегодня утром. Он стоял на краю обрыва, почти напротив скалы, под которой я сидела, размахивал руками и показывал куда-то вниз.
То, что он видел, было от меня скрыто. Мне открывалась лишь привычно неровная поверхность скалы, испещренная резкими тенями. Естественные неровности отвесного склона затрудняли поиски, делали их почти невозможными. В любой расщелине мог скрываться вход в гробницу.
Майк первым добрался до Хассана. Он внимательно разглядывал что-то, а потом хлопнул парня по плечу и повернулся к Джону. Последовал оживленный разговор. Я слышала их голоса, но слов разобрать не могла. Получалось что-то вроде пантомимы, и мой интерес возрос. Наконец Джон — его седые волосы казались в лучах солнца серебряными — распластался на осыпающемся краю скалы и, бесстрашно свесившись до пояса, стал всматриваться вниз. Когда Джон поднялся на ноги, он тоже казался взволнованным. Последовала еще одна дискуссия, еще более оживленная, чем первая. Майк начал размахивать руками, словно протестуя, а Джон упрямо тряс головой.
К этому времени я была всерьез заинтригована. Определенно они нашли что-то обнадеживающее. Наверное, отверстие в скале, скрытое выступами пород так надежно, что его не видно ни под одним углом зрения. Я раздумывала, не пойти ли мне взглянуть, но это была бы долгая прогулка по жаре вокруг вади. А о том, чтобы пересечь каньон глубиной почти триста футов, не могло быть и речи.
Я откинулась назад и с улыбкой смотрела на взбудораженно суетящуюся поисковую группу. Мне всегда бывало забавно и трогательно видеть энтузиазм, который охватывал рабочих, когда появлялась надежда найти что-то многообещающее. Они бедны и неграмотны и неизменно норовят вас обмануть, но их волнение было неподдельным, а интерес — самым живым. Кучка людей в балахонах собралась у края скалы. Хассан, заметно выделявшийся среди них своей одеждой, стоял в центре и о чем-то им рассказывал. Я порадовалась, что осталась на месте. Наблюдать отсюда было словно из театральной ложи смотреть спектакль.
Добраться до отверстия можно только сверху. Кого-то должны были опустить на веревке. Началось бурное обсуждение, кого именно. Лично я не стала бы добиваться этой чести, особенно в той ситуации, когда вместо крепкого дерева веревку держит кучка ненадежных, взволнованных египтян, но Джон и Майк чуть не передрались за право на этот акробатический трюк.
Тогда Хассан, похожий на яркую тропическую птицу-самца среди невзрачных самок, прошествовал к спорящей парочке и вмешался в их разговор. Я забавлялась, гадая, насколько много пойму в этой сцене, не слыша их реплик. Майк повернулся и посмотрел на молодого египтянина. В первый раз я была на стороне Хассана и высказала бы вслух свое мнение, если бы они могли меня услышать. Маленький и шустрый, он гораздо больше подходил для того, чтобы болтаться на конце веревки, чем рослые, более тяжелые и не такие молодые американцы.
Однако, очевидно, на той стороне вади никто не разделял моего мнения. Наконец через несколько минут решение, по-видимому, было принято. Непокрытая голова Джона и шлем от солнца Майка возвышались посреди балахонов и жестикулирующих коричневых рук, как башни при осаде. Наконец рука Джона резко взметнулась, словно он отмахивался от надоедливых мух, и толпа рассеялась, все еще возбужденно переговариваясь. С американцами остались только двое: Хассан, чья поза выражала оскорбленное достоинство, и одетый в традиционную полосатую одежду его брат-близнец.
Итак, количество претендентов сократилось до двух. Мне, в роли наблюдателя, казалось, что костюм Хассана больше подходил для предстоящего дела. Лазить по скалам в юбке до пят не слишком удобно. Однако я настолько часто видела, как ловко это проделывают те, кто одет в балахон, что данное обстоятельство не могло ввести меня в заблуждение. И когда Джон бросил Ахмеду конец веревки, другой конец которой держали остальные мужчины, я поняла его замысел. Если в расщелине действительно окажется так долго разыскиваемая гробница, Хассан сможет заграбастать себе большую часть добычи, пока его никто не видит.
Возможно, Хассан тоже подумал об этом, его первой реакцией на решение Джона был поток таких пронзительных выкриков, что у меня заложило уши, хотя я находилась достаточно далеко. Затем, приняв неизбежное с большим достоинством, чем я могла ожидать, Хассан пожал плечами и помог своему брату опоясаться веревкой.
