Я словно воочию увидела, как Тим расплылся в ухмылке.
— Ага, значит, ты уже попортила кровь кому-то из тамошних ребят, да? Над каким же делом ты работала? Искала утерянную вставную челюсть старого склеротика?
— Очень смешно. К твоему сведению, ни с кем я там не ссорилась. (Ну да, просто пару раз разошлись во мнениях.) Слушай, мне правда нужно, чтоб за меня замолвили словечко. Вот я и подумала, может, ты там кого знаешь.
— Вообще-то знаю, но…
— Пожалуйста, Тим. Мне позарез необходимо выяснить, что у них имеется.
— Чёрт, Дезире, да ты…
— Фамилия жертвы — Корвин, Кэтрин Корвин. — Я разыграла козырную карту: — Её было десять лет.
— О господи! — охнул Тим. И после паузы: — Ты у себя в конторе?
— Да.
— Я тут кое с кем поговорю и перезвоню тебе, как только будет что сказать.
— Спасибо, Тим. Большое тебе спасибо.
— Угу, — любезно отозвалась трубка.
* * *
Я решила, что лучше сначала пообщаюсь с полицией, а уж потом повидаю членов семейства Корвин. А потом всё утро — за вычетом недолгой и насущно необходимой отлучки в дамскую комнату около одиннадцати — я насиживала телефон. В половине первого нарастающее голодное урчание желудка напомнило о времени, но я деликатно попросила свой желудок заткнуться. Я всё ещё надеялась сходить куда-нибудь пообедать — день выдался на редкость погожий, — но боялась пропустить звонок Филдинга. Через час пришлось выкинуть белый флаг и заказать еду в сандвич-баре, клятвенно пообещав себе, что завтра непременно отправлюсь в какой-нибудь ресторанчик (наверняка под проливным дождём!).
Проглотив последние крошки копчёной индюшки и сыра — а дорого-то как! — я принялась перепечатывать свои записи беседы с экономкой семейства Корвин. Закончив в начале третьего, я почувствовала, что категорически обязана покинуть свой пост. (Матушка всегда предупреждала меня, что нельзя терпеть до последнего.) Выскочив в приёмную, я скороговоркой сообщила Джеки:
— Иду в туалет. Если позвонит Тим Филдинг, скажи, что я сразу же ему перезвоню.
Не более чем через пять минут я возвращалась в кабинет мимо стола Джеки.
— У меня для тебя сообщение, — объявила она, помахав перед моим носом розовой бумажкой.
— От Филдинга? — Могла бы и не спрашивать.
— Именно. Просил передать, чтобы не звонила, он уже уходит.
— Чёрт!
— Да ладно, не дёргайся. Ещё он просил передать, что связался с одним детективом в Манхэттенском центральном, неким сержантом Якобовичем. Филдинг сказал, именно Якобович занимался расследованием. Полагаю, он имел в виду твоё последнее дело, да? — И, не очень рассчитывая на ответ, Джеки вручила мне записку: — Вот держи.
На листке значилось имя сержанта и номер телефона.
В первый раз у Якобовича было занято. Когда я позвонила снова, мне сказали, что минуту назад он вышел, но скоро будет. Оставалось только соврать, что сержант Филдинг просил сержанта Якобовича связаться со мной. Я, мол, была бы очень признательна, если бы он перезвонил мне как можно скорее.
Положив трубку, я поклялась себе, что не пойду больше в туалет, пока не дождусь звонка. Даже если лопну.
Телефон зазвонил без пятнадцати шесть, когда я уже собирала вещички и готовилась, пусть неохотно, отчалить.
— Дезире? Это Франк Якобович, — сообщил мне до неприличия молодой голос. — Насколько я понял, вы расследуете дело Корвин.
— Да, совершенно верно. Спасибо, что позвонили.
— Не за что. Но мне вам нечего особенно рассказывать. Нет абсолютно никаких улик, чтобы заподозрить, будто кто-то разделался с бедной малышкой. Ни-ка-ких. У неё было серьёзное заболевание лёгких, это её и доконало.
— Я понимаю, но…
— Поверьте, мы провели тщательное расследование.
— Что вы, я вам верю. Просто миссис Корвин…
— Значит, это она вас наняла?
— Да. Миссис Эвелин Корвин. Бабушка девочки.
— Всё ясно. С самого начала она была убеждена, что это убийство, несмотря на отсутствие каких-либо улик и болезнь девочки. Знаете, капитан лично навещал эту даму — он вроде бы друг каких-то её друзей, — но толку не вышло.
— Неудивительно. Послушайте, я не знаю, удастся ли вообще её разубедить, но придётся попробовать. Более того, берясь за дело, я сразу же сказала миссис Корвин, что, вполне возможно, приду к тому же заключению, что и полиция. Но я пообещала ей всё проверить, так что буду очень признательна, если вы уделите мне четверть часа. Что, если я прямо сейчас подъеду? Минут через двадцать могу быть у вас. — Скорее, конечно, через сорок, но я решила, что с двадцатью у меня будет больше шансов.
— Сегодня никак. У моего сына день рождения, мне надо домой.
— Как насчёт завтрашнего утра?
— Завтра и в среду у меня выходные, — словно извиняясь, сказал Якобович.
— Но мы могли бы… — начала я, собравшись предложить ему встретиться завтра в кафе, но он пресёк мою попытку:
— Боюсь до четверга ничего не получится. Позвоните мне утром в четверг, тогда и договоримся, хорошо?
— Да, а я надеялась… — Стоп. Нельзя же испытывать парня на прочность. — Ладно, позвоню вам в четверг. И спасибо большое.
Несмотря на то что мне отчаянно хотелось узнать официальную версию событий (и несмотря на то что более нетерпеливой особы я не встречала), положив трубку, я вдруг осознала, что отнюдь не расстроена вынужденной отсрочкой.
Что такое несколько дней? И почему я не могу поговорить с членами семьи, не дожидаясь беседы с полицией?
Ведь на самом деле никакого убийства не было, верно?
Глава 7
Дверь мне открыла Луиза и провела меня в гостиную, где я нашла миссис Корвин-младшую. Экономка поспешно ретировалась, оставив нас вдвоём.
Донна Корвин расположилась в том же самом большом чёрном кресле, где в прошлый раз сидела её свекровь. Женщина поднялась и протянула руку для приветствия.
Лет тридцати пяти, она была высокая (метр семьдесят пять, не меньше) и очень худая — до такой степени, что даже изящной не назовешь. Одета в простую белую хлопчатобумажную блузку с треугольным вырезом и мешковатые брюки, которые, как я подозревала, ещё совсем недавно были впору. Почти без косметики, не считая бледной помады. Большие карие глаза воспалены, под ними — тёмно-синие круги. А светлые волосы, не доходящие до плеч, отчаянно нуждались в подкраске. И всё же я отметила, до чего хороша эта женщина. Высокие скулы, полные губы, большие оленьи глаза — в другое время и при других обстоятельствах Донну Корвин наверняка назвали бы красавицей.
— Всей душой сочувствую вашему горю, — начала я.
