Когда он снова открыл глаза, в номере, который он теперь узнал сразу, никого не было. Ни один звук не нарушал тишину, должно быть, музыку выключили, чтобы он мог спокойно выспаться. Невозможно было понять, сколько времени или хотя бы какое сейчас время суток — утро, день, вечер или ночь. Не зная, чем себя занять, Макс решил обобщить информацию, полученную им с момента прибытия в Центр, и поразмыслить, что теперь может с ним произойти — в которую из двух зон его могут отправить. Если смотреть с эстетической стороны, то парк был бы наилучшим решением, хотя еще неизвестно, что он представляет из себя на самом деле. Поскольку Бельяр сказал, что решение будет принято после изучения его досье, Макс, чувствуя уверенность в положительном итоге своей жизни, смотрел в будущее с оптимизмом.
Как ему казалось, он всегда вел себя хорошо. Проделав краткий обзор своей жизни, он пришел к выводу, что серьезно не грешил ни в чем. Конечно, иногда его одолевали сомнения, и он страдал от алкоголизма и депрессий, конечно, ему случалось поддаться лени, не сдержаться и дать волю гневу или слишком возгордиться, но что уж тут поделаешь! Все это, как ни крути, — простительные грехи. Если доступ в парк зависел от достоинств, Макс не видел причин, которые могли бы ему помешать туда попасть, хотя, наверно, было все-таки преждевременно строить предположения относительно будущей судьбы, не получив более подробной информации. В эту минуту дверь отворилась, и вошел Бельяр.
15
— Ну-с, — произнес Бельяр бодрым голосом врача, делающего обход, — как мы себя сегодня чувствуем? Сейчас у нас утро, второй день или даже третий.
Прежде чем Макс успел ответить, в дверь постучали, на этот раз коридорный с подносом настоящей еды.
— Вы уже убедились, здесь все происходит очень быстро, — сказал Бельяр, протягивая Максу карманное зеркальце. — Не нужно даже повязки, рана практически зарубцевалась.
Действительно, посмотрев в зеркало, Макс смог разглядеть во впадине на шее лишь бледную, едва различимую пунктирную линию.
— Теперь вы сможете снова нормально питаться, — добавил Бельяр, кивнув в сторону коридорного, который проворно расчистил место на столике, чтобы поставить туда поднос, после чего отсоединил капельницу.
Вытащив иглу из предплечья Макса, он протер кожу ваткой со спиртом и — раз! — ловким движением налепил маленький квадратик лейкопластыря.
— Отлично, — сказал Бельяр, — с этим покончено, теперь можете одеваться.
— Такое питание — только на время, мсье, — вполголоса произнес коридорный извиняющимся тоном, пока Макс надевал рубашку, — недолгая диета на послеоперационный период. Конечно, это не слишком изысканно, надеюсь, вы не станете на нас сердиться. Скоро у вас будет более разнообразное меню.
Завтрак состоял из белого риса с овощами, сваренными на пару, ломтика парижской ветчины, йогурта и компота, разбавленного минеральной водой.
— Ну как, на ваш вкус, ничего? — обеспокоенно спросил коридорный и аккуратно разложил приборы по обе стороны тарелки, словно заключив ее в скобки.
— Поскорее, Дино, закругляйтесь, — поморщился Бельяр, который, казалось, находил удовольствие в том, чтобы третировать младший персонал.
Надменным жестом он попытался отослать коридорного, но Дино, по-прежнему улыбающийся и невозмутимый, не спеша закончил свои дела, не обращая ни малейшего внимания на Бельяра.
— Ну вот вы и поправились, — сказал Бельяр. — Теперь пойдемте со мной, я вам покажу наше заведение.
Они снова поехали на том же лифте, который отвозил Макса в операционную. Пока они спускались, Макс попытался вытянуть из Бельяра какие-нибудь сведения, касающиеся Дино.
— Почему это вас так интересует? — неприветливо спросил тот.
— Ну, не знаю, — сказал Макс, — по-моему, он славный малый, мне кажется, он не такой, как все.
— Не могу вам ничего сказать, — холодно ответил Бельяр, — ему не нравится, когда о нем говорят. Он предпочитает, чтобы о нем никто ничего не знал, и я склонен отнестись с уважением к этому его желанию. В нашем учреждении люди имеют на это право, хотя, не скрою от вас, иногда этот парень меня сильно раздражает, уж слишком он много себе позволяет.
На этот раз лифт остановился тремя этажами выше операционного блока, то есть на первом этаже Центра. Они углубились в лабиринт коридоров, более просторных, наряднее украшенных — букеты живых цветов на столиках, статуэтки в неоклассическом стиле на тумбах и необычные пейзажи на стенах — и более многолюдных — уборщицы, интенданты, секретарши в очках, с гладко зачесанными, стянутыми в узел волосами, с папками под мышкой, которые робко и почтительно здоровались с Бельяром, отвечавшим на их приветствия едва заметным движением подбородка. Одни коридоры переходили в другие, пока Макс и Бельяр наконец не очутились в гигантском холле, ярко освещенном люстрами из бронзы и хрусталя, свет которых смешивался со светом, проникавшим сквозь высокие, пастельных оттенков витражи. Отсюда вверх уходила монументальная, симметрично расходящаяся на две стороны лестница.
— Вот, — сказал Бельяр, — здесь расположен вход в Центр.
И в самом деле, за вращающейся тамбурной дверью было хорошо видно посыпанное гравием открытое пространство, с клумбами и фонтанами, — такое часто можно увидеть перед богатыми домами, оно обычно заставлено длинными машинами, оставляющими после себя масляные пятна и следы шин. Но здесь, насколько Макс мог судить с того места, где он находился, не было ни пятен, ни следов шин и ни одной машины под безоблачным небом.
Ни в холле, ни снаружи, казалось, не было никакой охраны. Ни сторожей, ни привратников, ни видеокамер. Впрочем, нет: осмотревшись внимательнее, Макс увидел незаметно вписавшуюся в архитектуру лестницы маленькую будочку из матового стекла, высотой до уровня пояса; в ней с отсутствующим видом сидел за письменным столом мужчина лет шестидесяти, в традиционной форме привратника большого отеля — черный сюртук, белый жилет и скрещенные ключи на лацкане.
— Кажется, надзор у вас не слишком строгий, — заметил Макс. — Все входят и выходят, кому как вздумается?
— Все не так просто, — охладил его Бельяр, — хотя в какой-то мере так оно и есть. Если угодно, мы следуем принципу самодисциплины, внешний надзор сведен к минимуму, каждый должен сам следить за своим поведением. Я покажу вам парк завтра, если он вас интересует, а пока я мог бы представить вас директору. Хотите с ним познакомиться?
— Да, конечно, прекрасная мысль, — ответил Макс, — я бы хотел встретиться с директором.
— Сначала узнаем, на месте ли он, — сказал Бельяр, направляясь к будке привратника. — Жозеф, мсье Лопес у себя в кабинете?
После утвердительного ответа они поднялись по лестнице. На площадке стояли или слонялись взад-вперед посыльные, очень молодые люди, едва достигшие зрелости, одетые в суконные венгерки, полосатые брюки и фуражки, с белыми воротничками и в белых перчатках. Появление Макса и Бельяра на время заставило их прервать свои занятия, состоявшие главным образом в том, чтобы подшучивать друг над другом. На втором этаже они оказались перед большой двустворчатой дверью, охраняемой дежурным, тот важно поздоровался с Бельяром и пропустил их внутрь. Здесь им пришлось пройти через несколько просторных помещений, иногда пустых, иногда разделенных прозрачными перегородками, за которыми то тут, то там были видны фигуры, склонившиеся над работой. После того как они миновали еще один вестибюль, Бельяр постучал в очередную дверь, та сразу же отворилась, и они оказались в просторном директорском кабинете. Мы не будем слишком подробно его описывать, отметим только, что он выглядел более сумрачным и унылым и менее прибранным, чем те помещения, через которые Макс в тот день проходил, хотя все они были оформлены в одном стиле.
