«Вчера вечером было совершено вооруженное ограбление краеведческого музея. Похищено материальных ценностей на сумму более ста тысяч долларов. Преступникам удалось скрыться. Милиция предполагает, что это – дело рук новоявленной банды, в состав которого входят два человека. Знатоки прозвали их уже „наши Бонни и Клайд“. И это понятно – ведь эта влюбленная парочка наводит ужас на всю столицу и прилегающие территории вот уже больше месяца…»
– Убавь видик, – не поднимая голову от каких-то бумаг проворчал Вован Натанович.
Его вторая половина наугад нажала кнопку на одном из десяти пультов. Заработала соковыжималка.
– А где дети? – спросила Снежана Игоревна у горничной, разливавшей кофе. Кофе на полу смотрелось неплохо.
– Дрыхнут еще, наверное, – пробормотал Вован Натанович, который был поглощен подсчитыванием чего-то на калькуляторе.
– Верочка!!! – заголосила Снежана Игоревна, челюсти которой буквально сводило зевотой от скуки. – Верочка!
Горничная повернулась и посмотрела на хозяйку с удивлением:
– Вы кого-то звали?
– Тебя, тетеря!
– Так я не Верочка. Я – Инночка.
– Инночка? – Снежана Игоревна посмотрела на горничную с замешательством, если ей не изменяла память, то у нее не было горничной по имени Инночка. Да и это неприлично румяное лицо не было ей знакомо. Впрочем, Снежана Игоревна могла и ошибаться – для нее вся прислуга была на одно лицо.
– Не важно. Будешь Верочка – мне так удобнее, – помахала в воздухе ногтями хозяйка дома. – Так вот. Сделай, дорогуша, пару кофе с ликером и отнеси моим крошкам в постели. Надеюсь, ты знаешь, где спят мои малютки?
Верочка-Инночка подобострастно закивала бейсболкой и вскоре ее униформенный зад скрылся за дверью. Минуты ожидания тянулись мучительно долго, к тому же Вован Натанович что-то уж совсем зашелся в крике: кто-то явно вымогал у него по телефону деньги. Снежана Игоревна вспомнила последние советы, которые она вычитала в одном очень дамском журнале и решила, «как мудрая женщина и дипломированная домохозяйка, которая не станет…» оставить мужа наедине с его тайнами и отправиться восвояси. В конце концов, сальные шуточки отпрысков можно послушать и в обед.
Только Снежана Игоревна достигла порога своей комнаты, как тут же спотыкнулась через поднос с кофе. Потирая обожженную лодыжку и недоумевая, что такая нехарактерная вещь делает на пороге ее комнаты, Снежана Игоревна вошла и увидела Верочку-Инночку.
– Ты-то что здесь делаешь? – возмутилась дама неприятная во всех отношениях.
– Да вот, – невозмутимо кивнула горничная. – Котик заблудился, и я его решили отнести на кухню, покормить.
Действительно, в руках у горничной, чьи глаза блестели как от слез, имелся котик абиссинской породы, в глазах которого выражалась такая неземная мука, что Снежане Игоревне стало очевидно: кот действительно проголодался.
– А дети?
– А их нет, – отозвалась горничная, протискиваясь в коридор.
– Как – нет? – удивилась Снежана Игоревна.
– Совсем нет, – пожала плечами Верочка-Инночка и удалилась, держа абиссинку за серебряный ошейник.
– Странно, – про себя пробормотала Снежана Игоревна.
– К часу дня они обычно возвращаются.
Ее размышления вслух прервал жуткий шум: вой, лай и звон бьющихся материальных ценностей.
– Что такое? – Снежана Игоревна вылетела в коридор и была чуть ли не сбита с ног мчащимися друг за другом котом абиссинской породы, бультерьером, который, видимо, снова вырвался из вольера, и горничной, которая показывала по-настоящему спринторскую скорость. Не успела Снежана Игоревна разразится отборным новоарбатским сленгом, как шум погони затих вдали. Стало очень тихо. Вскоре из-за угла показалась очень бледная Верочка-Инночка, неся в руках серебряный ошейник. Снежана Игоревна не нашла ничего лучшего, как упасть в обморок.
* * *
Это утро началось, как обычно. Сперва раздавался привычный шум, затем все стихло и сверху полетел пакет для мусора, наполненный чем-то мягким. Он упал на голову участковому, который, подобно одному немецкому мыслителю, проходил по улице в одно и то же время и никогда на опаздывал на работу. Участковый, уже порядком попривыкший к этому событию, буднично выругался и отпихнул пакет ногой. Палычу того и надо было. Он выждал минуту и с боевым кличем выскочил из засады, схватил свою добычу и, радостно пыхтя, утащил ее в свое убежище. Открыв мешок, Палыч убедился, что там именно то, чего он ожидал.
– Сегодня не такая жирная, как в прошлый раз, – немного разочарованно сказал он себе под нос. – Но тоже пойдет.
С этими словами Палыч подхватил мешок и посеменил в сторону родной окраины, пока не набежали конкуренты, которые становились с каждым днем все наглее. И совершенно вовремя. Из подъезда, от которого он только что отошел, выбежала раскрасневшаяся девица и стала судорожно оглядываться по сторонам. Не обратив никакого внимания на сутулую спину бомжа, заворачивающего за угол, девица со всех ног помчалась совершенно в другом направлении.
Всего этого Палыч уже не увидел, а если бы и увидел, не обратил бы никакого внимания. Он уже взял верный курс на свое убежище, где сможет вполне насладиться всеми прелестями жизни, как бы сурова она к нему ни была.
Добравшись до свалки, Палыч застал там унылого своего подчиненного, который, по-видимому, на данный момент чувствовал себя не особо хорошо судя по зеленоватому оттенку кожи.
– Привет, салага! Как тебе этот прохладный день в аду? – сердечно поприветствовал новичка довольный добычей Палыч.
– Спасибо, хреново, – отозвался «бомж-скаут», бросая на землю пакет с отбросами.
– Ну, и славно. А я тебе вкусненького принес.
– Чего это? – недоверчиво отозвался Валентин, по опыту знающий, какого рода вкусненькое здесь в ходу.
– Зайца. Жирнючего городского зайца.
– За-айца? – Валентин подошел и заглянул в пакет. -
Это – заяц? – переспросил он, не доверяя ни своему зрению, ни способности понимать.
– Заяц-заяц, – уверил его Палыч. – Еще вчера в элитном доме мышей ловил. Фаршированных. Такого красавца на рынке в базарный день с руками оторвут, да еще и денег дадут.
Давай, засучай рукава и принимайся-ка ты, брат, за дело.
– Что делать-то? – тупо спросил Валентин. Видимо, к нему стало уже возвращаться его настоящее мышление.
– Приводить в товарный вид, что ж еще? Берешь…
Далее пошел инструктаж по приведению дичи в товарный вид, который из моральных соображений невозможно привести дословно в печатном виде.
К счастью Валентина, инструктаж сопровождался наглядной демонстрацией и ему ничего делать не пришлось. Дошло дело до операции под названием «потрошение», во время которого Валентин стал по временам терять сознание. Уже на сквозь какой-то туман и звон в ушах, он услышал удивленно-радостный возглас Палыча:
