– Фил, тихонько, как будто случайно, повернись назад. Тебе не кажется, что того бритоголового парня мы сегодня уже встречали?
Филимон осторожненько, как будто оценивая помятость своих брюк на самом видном месте, обернулся и… Возле музейной афиши, сообщающей о выставке, стоял тот же самый парень, который курил в скверике. Может и не тот, но очень похожий. Все современные молодые люди одинаково похожи: стрижки, одежда, манера говорить и курить, перенятая у известных киногероев… Раз Макс считает, что этот тот парень, лучше с ним согласиться. У него в таких делах опыта больше. Лоховский так же медленно повернулся и кивнул Максиму.
– Нас пасут?! – проговорил Максим. И добавил – Нас. На моих не похожи. Братки давно бы огонь открыли. Этим что-то другое нужно. А что?
Филимон Аркадьевичу в голову пришла мысль, которая почти парализовала его: «Неужели, Нина Михайловна?!»
– Макс, по-моему, это по мою душу. Вернее, за маркой.
Максим недоверчиво посмотрел на Лоховского:
– Ты готов из обыкновенной женщины помесь Мата Хари с Крестным отцом сделать. Ты еще скажи, что она киллера наняла, что б с тобой разобраться.
– Она? Она может, она все может. Я тебе говорю, что это не женщина, а чудовище…
– Ладно, попытаемся оторваться от него, а потом выясним по чью они душу. Значит так, сейчас по моей команде с места галопом, до того переулка, где красный «опель» стоит. Там во дворе дом со сквозным выходом. На параллельную улицу… Раз, два, три…
При слове три, Филимон Аркадьевич оттолкнулся ногами от земли и огромными скачками, похожими на скачки кенгуру рванул в указанном направлении. Так Филимон не бегал никогда в своей жизни, возможно опять сработал инстинкт, далекого предка улепетывающего от разъяренного мамонта или какого-нибудь доисторического ящера. Максим бежал где-то чуть впереди, но потом отстал. Бег Филимон замедлил только у красной машины. Таких оказалось ровно две, аккурат друг против друга. Какая из них опель, Филимон не знал. Он вообще мог отличить только одну марку машин: «Запорожец» и все остальные.
«Это конец, – пронеслось в его голове, – сейчас они начнут стрелять и…»
Со всего размаху в спину Лоховского воткнулся тяжело дышавший Макс:
– Ты что сдурел, чего встал. Бегом…
– Куда? – растерянно переспросил Филимон. – Я в машинах не разбираюсь.
– На ту сторону, живо… Раньше надо было предупредить…
– Но ты ведь не спрашивал, – попытался оправдаться Филимон Аркадьевич, набирая обороты.
Приятели нырнули в подворотню, поднялись по ступенькам в подъезд, спустились на пару ступенек вниз и выбежали в открытую дверь.
– Давай на остановку, – приказал Максим, – в любой троллейбус садись, там разберемся. Машину ловить времени нет.
Троллейбусы отходили от остановки каждую минуту, а машину поймать в это время на улицах В Кукуевске было не так-то просто…
Они заскочили в троллейбус, который оказался по счастливой случайности нужным номером.
Больница товарища Фрейдюнгова находилась в черте города, правда довольно малонаселенной черте. Жилых домов, фабрик, заводов здесь практически не было, за то было много деревьев и свежего воздуха.
Больница была со всех сторон окружена высокой белой стеной, разрисованной ромашками. Вероятно, для того, чтобы сразу дать понять человеку извне, кто тут проходит курс лечения. Попасть на территорию больницы было возможно двумя путями: в качестве пациента и в качестве посетителя. Второй вариант конечно более предпочтительный.
Больница славилась своими передовыми технологиями, исследовательской работой. Была она основана еще в начале тридцатых годов, известным психиатром, взявшим, как было принято в те далекие годы новые революционные направления в лечении душевнобольных. По его мнению больные должны были заниматься физическим трудом на благо Отечества, мысль об этом оказывала замечательные лечебный эффект. Больница сама себя обстирывала, откармливала и многое другое «об»… У них была своя свиноферма, опытное поле и трактора…
Товарищ Фрейдюнгов, а именно таковой была его фамилия, был вначале лауреатом Сталинской премии, затем оказался в местах не столь отдаленных, где и сгинул, как многие интеллигентные люди того времени. Такая уж суровая эпоха была. С приходом перестройки, расстройки, застройки и полного отказа от тяжелого наследия прошлого больнице присвоили имя этого легендарного врача, Человека и Психиатра.
Все это приятели узнали из огромной мемориальной доски, скорее напоминающей мемориально-рекламный щит.
– Что будем делать? – поинтересовался Филимон, переваривая прочитанное.
– Будем думать…
– Хочу тебя предупредить сразу, я один туда не пойду… – предупредил Макса Филимон Аркадьевич. – Хватит с меня посещения Козлодоевских.
– Перестань ныть, – оборвал его Максим, – может наша марочка в музее и никуда нам больше лезть и внедряться не придется. Понял?
– Максим, а что нам делать с Ниной Михайловной? – робко спросил Филимон.
– С кем? А… с преследователями, подумаем. Сейчас-то они нам не мешают. У нас на повестке дня как попасть в музей. Честных путей я не вижу. Значит закроем глаза и встанем на нечестный…
– Мы их что, будем убивать? – ужаснулся Лоховский.
Максим внимательно взглянул на приятеля и спросил:
– Филимон Аркадьевич, вам в детстве, на ночь, сказки читали?
– Ч-читали, – снова начав заикаться, ответил Филимон.
– Какие?
– Ну там, Колобок, Кот в сапогах, Снегурочка, а что…
– Да нет, просто у меня такое чувство, что вам читали что-нибудь про Синюю Бороду, Кровавую рученьку, Черное приведение Черной комнаты. Все у вас какие-то негативные мысли. Может у вас того (Максим выразительно повертел пальцем у виска) комплекс какой-нибудь, синдром. Может полечитесь, с пользой для дела?
Филимон, который вначале отнесся совершенно серьезно к вопросу Максима, обиделся. Он молча развернулся и пошел к в сторону остановки.
– Фил, ну ты что, обиделся? Брось. Я просто пошутил. Филимон Аркадьевич не произнес ни звука. В молчании они сели в троллейбус, в молчании пересели на другой и вернулись домой.
Макс улегся на диване и проснулся только вечером. Филимон же в поисках чем заняться пощелкал пультом телевизора, полил цветы, попил чаю, подремал. Максим проснулся, сделал традиционную гимнастику и позвал Филимона на кухню.
– Филимон Аркадьевич, – официально обратился он к Лоховскому, – у меня к вам серьезный разговор по поводу предстоящей операции.
Филимон, который уже оттаял после ссоры, внимательно слушал Максима.
– Значит так. Я проникну в музей под видом электрика. У них там проводка такая фиговенькая, от лишней лампочки пробки гореть начинают. Останусь в музее и достану журналы. А ты проберешься в музей, без сигнализации не страшно. И откроешь Зал Печати. У них дверь дурацкая: с навесным замком. Я бы и сам справился, если бы не это. Сам понимаешь с той стороны мне висячий замок не открыть. Понял?
