Девица была страшная и какая-то замурзанная, у Витьки же,
Надежда точно знала, была другая, та, что с фотографии, та-то попригляднее
будет. Разумеется, никакой племянницы у Надежды Николаевны не было, то есть
были, конечно, но они давно уже закончили школу, и даже институты. Но очень
удобный был способ — выяснить местонахождение неизвестного Витьки, прикинувшись
обеспокоенной теткой пропавшей племянницы.
— Да при чем здесь это? — стушевалась
девица. — Я его девушку знаю, она не из наших.
— То-то что не из ваших, — злорадно сказала
Надежда и тут же сменила тон на более серьезный:
— Вот что, ребята, дело-то нехорошее. Девчонке,
Таньке-то, шестнадцать лет всего. А она пропала, три дня ни слуху, ни духу.
Если вы мне адрес этого Витьки не скажете, я в милицию
отсюда прямиком пойду. Так что ждите гостей через часок. Вам это надо?
— Не надо, — согласился председатель и так зыркнул
на девицу, что та мигом стушевалась.
— Небось у вас с подвалами этими и так с милицией
проблем хватает? — догадалась Надежда.
— Хватает, — председатель был краток, —
пишите адрес. Пускай Витька сам со своими проблемами разбирается.
Надежда поглядела на нахальную девицу торжествующим взглядом
и достала блокнот.
* * *
Всю дорогу она с гордостью вспоминала, как удачно провела
разговор в клубе андербайкеров и выяснила адрес нужного парня. Звали его
Виктор, фамилия Грачев, жил он на Трамвайном проспекте.
Надежда Николаевна подошла к типовому девятиэтажному дому.
На нужном ей подъезде была установлена железная дверь с
кодовым замком, но открыть этот замок не представляло никакого труда: три
кнопки из десяти были отполированы пальцами жильцов до нестерпимого блеска.
Она нажала блестящие кнопки и вошла в подъезд, в очередной
раз убедившись, что замки и железные двери — это фикция, и открыть их может
любой трехлетний ребенок.
Лифт, к счастью, работал, хотя в нем было темно и грязно.
Правда, в том, что кабина плохо освещена, был даже плюс: благодаря этому не так
бросались в глаза украшающие стены нецензурные надписи.
Поднявшись на седьмой этаж, Надежда подошла к двери сто
четвертой квартиры и нажала на кнопку звонка. За дверью раздался довольно
громкий звук, как будто что-то упало, и все стихло.
Зато из соседней квартиры неслись недвусмысленные звуки
полноценного семейного скандала.
Визгливый женский голос очень темпераментно перечислял
всевозможных домашних животных:
— Козел! Свинья! Кобель!
В промежутке между этими зоологическими высказываниями
раздавался звон бьющейся посуды.
— Боров! Баран! Мерин! — продолжался бесконечный
перечень животноводческих терминов.
Мужской голос что-то отвечал, но расслышать слова было
труднее — этот голос был глуше и потому не так разборчив.
Надежда Николаевна снова нажала на кнопку.
Трель звонка была хорошо слышна, но никто на него
по-прежнему не отзывался.
— Кобель поганый! Верблюд! Свинья! — Визгливая
соседка явно начала повторяться.
Надежда посмотрела на часы. Времени у нее было в обрез.
Наверное, парень куда-то ушел. Она развернулась, решив вернуться на другой
день, потому что время поджимало, а Трамвайный проспект очень далеко от ее
дома, больше часа добираться, но вдруг внизу, на первом этаже, с лязгом
распахнулась дверь подъезда, и пробежавший порыв ветра слегка приоткрыл дверь
сто четвертой квартиры.
Надежда Николаевна вздрогнула.
Она не раз видела в детективных фильмах, как неразумные
легкомысленные герои входят в незапертые квартиры и в результате попадают в
ужасные неприятности.
Умом Надежда понимала, что входить ни в коем случае нельзя,
но природное любопытство было в ней сильнее рассудка, и она, оглядевшись по
сторонам, вышла в квартиру, открыв дверь локтем, чтобы не оставлять отпечатков
пальцев.
Нельзя сказать, что внутри царила тишина.
Где-то потрескивал рассохшийся паркет, время от времени
гудели ржавые трубы, из-за стены соседней квартиры доносились приглушенные
звуки скандала, но признаков присутствия хозяина квартиры не было.
— Эй! — окликнула Надежда, почему-то испуганно
приглушив голос. — Эй, есть здесь кто-нибудь?
Никакого ответа, конечно, не последовало.
Надежда крадучись, стараясь не шуметь, пересекла прихожую.
Она сама не понимала, почему так странно ведет себя. Если
здесь никого нет — то можно не таиться, спокойно ходить по квартире, хлопать
дверьми и разговаривать в полный голос.
А если здесь кто-то есть?
Если здесь кто-то есть, то он все равно знает о ее
появлении.
И если здесь кто-то есть — почему этот кто-то не подает
никаких признаков жизни?
Надежда почувствовала, как по ее спине пробежали мурашки.
— Есть здесь кто-нибудь? — повторила она еле
слышно, открывая дверь комнаты.
Эта единственная жилая комната была и спальней, и гостиной,
и кабинетом, и столовой. Здесь стоял узенький раскладной диванчик, накрытый
сильно потертым вылинявшим пледом, и стол, по совместительству исполнявший
обязанности письменного и обеденного — во всяком случае, на одной его стороне
лежала стопка общих тетрадей в клетчатых переплетах, а на другом — грязная
тарелка с неаппетитными остатками недоеденных пельменей. В углу, возле
диванчика, валялся на полу черный матерчатый рюкзак с уже знакомой Надежде
символикой «подземных байкеров».
Еще в комнате были старенький корейский телевизор и
недорогой музыкальный центр..
Хозяина квартиры здесь не было.
Решив позднее более внимательно осмотреть комнату, Надежда вышла
из нее и заглянула на кухню.
Здесь царил еще больший беспорядок.
В раковине громоздилась высоченная стопка грязных тарелок,
маленький столик был заставлен посудой так тесно, что на нем не оставалось
свободного места. Надежда поняла, почему тарелка с пельменями оказалась в
комнате — на кухонном столе ее просто некуда было поставить.
От природы аккуратной Надежде не хотелось задерживаться на
этой свалке, тем более что здесь тоже не было никаких следов хозяина.
Она вышла в коридор и снова огляделась.
Перед ней были еще две двери — одна, судя по всему, вела в
совмещенный санузел, а вторая — в кладовку или встроенный стенной шкаф.
Надежда открыла дверь ванной комнаты.
При этом ее охватило какое-то удивительно скверное предчувствие.
Ей не хотелось переступать порог ванной, не хотелось до тошноты, до судорог, до
головокружения.
