– У Аримина в дупле зуба хранилась ампула с быстродействующим ядом. Он ею и воспользовался. Ошибку допустил тюремный персонал. Перед определением его в камеру смотритель должен был раздеть преступника донага и осмотреть его досконально, в том числе и зубы. Ампула с ядом в дупле зуба – старый прием. Но инструкции сплошь и везде нарушаются. Так что формально вина на тюремщиках, а не…
Култаков тут же вскипел, перебил его:
– На нас, черт возьми! На нас! Никогда не перекладывайте собственные промахи на других! Это наш клиент, и мы должны были предусмотреть все, даже ротозейство тюремной обслуги!
Генерал побагровел и стукнул кулаком по столу. Не выдержав, он даже поднялся, прошелся по кабинету.
– Когда вы научитесь все брать на себя?! Аримин нам нужен был живым! Живым! Черт бы вас всех по-драл! Где Скачко?! – вдруг спохватился Култаков.
– Да вы знаете, Пал Сергеич у нас немного приболел… – пробормотал Боков.
– Как это «приболел»?! Что за дурацкие отговорки?! – с полоборота завелся Култаков.
– Сердце забуксовало…
– Сердце еще стучит! – прозвучал за спиной Бокова голос Скачко.
Боков обернулся. На пороге кабинета стоял в плаще полковник Скачко.
– Разрешите войти, товарищ генерал?
Култаков недоуменно хмыкнул.
– Входи!
Скачко прошел к столу. Вид у него был неважнецкий, посеревшее лицо, тусклый взгляд. Даже рассерженный Култаков сочувственно поморщился, взглянув на него.
– Ну, что там у тебя? – уже совсем не грозным голосом спросил подчиненного Култаков. – Давление подскочило? У меня тоже стало скакать! Иди, тебе отлежаться надо, – махнул он рукой.
Но полковник налил себе воды из графина, достал таблетку, проглотил, запил водой.
– Что пьем?
– Пирамидон! Голова трещит!
– Бабушкины лекарства! Анальгин выпей!
Скачко улыбнулся:
– Мне почему-то пирамидон помогает! Но я в курсе происшедшего и согласен с вами, товарищ генерал! Это наш промах! Я бы даже сказал: мой! Склонность к истерике, а значит, и к суициду были заметны у Аримина и ранее! Мне докладывали! А мы, то есть я сие, так сказать, проворонил! Печально, но факт! Так что это моя ошибка! Меа кульпа! Я должен был просчитать и этот вариант!
Боков хмуро молчал.
– Вот достойный ответ! – вздохнул Култаков. – Только что это еще за «меа кульпа»?
– По латыни – «моя вина».
– Мы не в Ватикане! – раздраженно проговорил генерал. – Давай изъясняться по-русски! И вообще, к чему там у Аримина наблюдались склонности?
– К суициду, к самоубийству то бишь! – пояснил Скачко.
– Вот именно: то бишь! Так и надо говорить: к самоубийству! А то навыдумывали всяких хитрых словечек, а у генерала от них голова пухнет! Ну-ка, давай сюда твой пирамидон! Раньше он мне помогал!
Генерал вздохнул. Скачко передал таблетку Култакову. Тот быстро ее проглотил не запивая. Боков по-прежнему молчал.
– Эх, такого свидетеля упустили! – морщась, словно от зубной боли, простонал Култаков. – Такую важную ниточку к главному фигуранту потеряли, вот что обидно! Чем восполнять будем?
– Восполним! – уверенно проговорил полковник и почему-то посмотрел на Бокова. – Лишь бы наши друзья в кавычках наверху крик не подняли: вот, мол, какие злодеи, довели честного человека до точки! Можно ведь и так все повернуть!
Лицо у Култакова вытянулось. До сих пор он как-то не задумывался о том, что горком еще не выплеснул свой хор гневных голосов, и заметно напрягся.
– Тут ты прав, они нас с дерьмом смешают! Где Красавин?! Живо его сюда!
Боков двинулся к выходу, но на пороге возник Красавин – вытянулся по стойке «смирно».
– Я тут!
Все оторопело взглянули на него.
– Опять подслушиваешь?! – помрачнел генерал.
– Прошу прощения, но дверь была неплотно закрыта! Тут я не виноват! Да и свой же я… – пробормотал Красавин.
Култаков, усмехнувшись, взглянул на Скачко. Тот не скрывал иронии.
– Сейчас же позвонишь наверх и передашь ту информацию, какую тебе полковник продиктует! Ты меня понял?!
– Так точно!
Генерал многозначительно взглянул на Скачко, предоставляя ему эту почетную обязанность – сочинить разъяснительное сообщение для горкома. Полковник кивнул.
– Я продиктую послание капитану в приемной, чтоб не мешать вам! Вижу кучу бумаг у вас на столе!
– Да, ты прав! Ступайте! – И Култаков махнул рукой, еще раз сердито покосившись на Бокова.
Понятливый майор тут же поднялся и поспешил следом за полковником.
Беркутов вышел из кабинета в приемную. Люся уже стояла в красном плаще, держа красную сумочку в руках, собиралась уходить. На ногах нарядные красные сапожки.
– Все, Зою мы благополучно отправили! – радостно сообщил Беркутов. – Максимыч посадил ее в вагон! А я подписал все бумаги! Ты-то сегодня почему задержалась? – шутливо-строго спросил он. – Обычно я последним ухожу!
– А я решила вас подождать! – храбро глядя ему прямо в глаза, проговорила она и ничуть не смутилась.
А Беркутов смутился.
– Неужели меня? – подыгрывая ей, удивился Беркутов. – Большая честь!
– А кого ж еще? – Она огляделась и пожала плечами. – Здесь больше никого нет!
Он подошел к Люсе, взглянул на завиток у ее уха, втянул ноздрями сладковатый аромат ее духов.
– «Нина Риччи». Ваш подарок. Я его по торжественным случаям употребляю, – еле слышно напомнила секретарша, но Беркутов пропустил эту реплику мимо ушей.
– Я тут узнал, ты с Костей успела познакомиться?
Люся вспыхнула.
– Да он сам успел познакомиться! – усмехнулась она. – Подошел ко мне, выложил визитку и спросил: не желаю ли я пойти с ним на премьеру во МХАТ? А то не с кем бедняжке!
Беркутов хмыкнул:
– И ты пошла?
Она пожала плечами.
– А почему я должна отказываться? – с вызовом бросила она.
Беркутов пожал плечами.
– Я театр, между прочим, с детства обожаю! А почему вы спрашиваете?
– Как почему?! Видишь ли, это все-таки мой сын… – задумчиво произнес он.
– И что с того? Он мне сразу выложил, что является вашим сыном. Довольно милый юноша. Угощал пирожными и шампанским в антракте, хватал за коленку во время спектакля, а в подъезде моего дома пытался поцеловать взасос, представляете? Прыткий! Вот только в кого, а?.. – И тут же осеклась.
Беркутов невидящим взглядом смотрел сквозь нее. Потом вдруг очнулся.
