– Что случилось, дядя Корней?!
– Да все свадьба, будь она неладна! Забылся на радостях, хватил лишку, а ночью чуть концы не отдал, а утром результат, как говорят, налицо. Сам видишь.
Он неуклюже взмахнул рукой, попытался подняться, но, простонав, снова откинулся на подушку.
– Лежи, лежи, дядя Корней!
– Садись, пожалуйста!
Он указал на стул. Беркутов пододвинул его к кровати Корнея и сел.
– Послал свою старуху за чекушкой, ничего больше не помогает! Ни кефир, ни огуречный рассол, ни лимонная вода! Ты извини, мы с этой свадьбой закрутились, а я зайти к тебе хотел, поблагодарить. У старухи там ущемление какое-то, ей мази прописали, так сейчас не бегает, а летает! А то помирать вздумала! А как же, встать не могла, пластом валялась. Надо ж, какую ты нам великую поддержку оказал! А я, вишь, и встать не могу! Прости уж меня!
Он снова попытался встать, но снова не смог.
– Да брось ты, лежи! – приказал Беркутов. – Это ты меня извини, я вдруг подумал, что у молодых сегодня свадьба. Вот даже в подарок альбом принес. На день ошибся.
Он показал дядя Корнею альбом Эдуарда Мане.
– Свадьбу мы вчера отыграли. Какой еще подарок, Георгий Константиныч? Ты нам столько уже подарил, что нам со старухой вовек с тобой добром не расквитаться!
– Ну, хватит ерунду молоть! Ты для меня родной человек! И выбрось эти слова: расквитаться.
Он положил альбом Мане на стол. Дядя Корней, кряхтя, снова стал подниматься.
– Ничего, сейчас мы с тобой эт дело отметим!
– Куда ты?! Лежи-лежи! Да я и не пью вовсе!
Дядя Корней снова прилег.
– Как это не пьешь? – не понял он. – Когда мы к тебе заходили, ты чарки три с нами выпил?! – Корней весело посмотрел на Беркутова.
– Мог и четыре! Это у меня специальная водка – чистая вода на серебре. Мои так ее упаковывают, что не отличишь! Гостей много бывает, всем же не объяснишь, что мне нельзя, диабет, вот и приходится изредка в выпивоху рядиться! А прийти к твоим молодым я очень хотел, жаль, что на день ошибся.
Он улыбнулся, взглянув на дядю Корнея.
4
Култаков расхаживал по кабинету, снова что-то ища и недовольно поглядывая на часы. Генерал даже заглянул под стол, второй раз открыл шкаф, где хранилась одежда. Скачко сидел у стола. Генерал вернулся к столу, увидел рапорт полковника об отставке «в связи с пошатнувшимся здоровьем и личными обстоятельствами» на столе, тотчас нахмурился, схватил рапорт, разорвал его на мелкие части и выбросил в корзину. Задиристо посмотрел на Скачко.
– Вот и все, что осталось от твоего рапорта об отставке! У меня нет запасных людей! – сердито бросил он. – Твоя жена – это твои проблемы! В нашей истории ее имя фигурировать никак не должно. Это приказ! Ни в допросах, ни в рапортах.
– Там еще уйма фотографий, – добавил полковник. – Они фигурируют в деле как вещдоки.
Полковник усмехнулся, но генерал тотчас поморщился. Он тяжело переживал все происшедшее.
– И уж тем более никаких фотографий! Скажи Бокову, чтоб все документы привел в соответствие. Тут такое дело затеваем, а он туда твою бабу приплел!
Генерал рубанул рукой воздух.
– Слушай мой приказ! Поезжай в Кострому, познакомься, наведи мосты с этой торговкой. Сам говоришь: она важный свидетель, тем более что ее сын теперь у нас!
– Я собирался Бокова туда послать, он уже познакомился с Платоновой, сказал, что контакт установил…
Но генерал тотчас перебил его:
– Еще чего выдумал?! Поедешь ты! Боков вообще не по женскому профилю! Где мой доклад, в конце концов?!
– У вас в портфеле.
Генерал огляделся, заглянул, как водится, под стол, но уже и портфеля нигде не нашел.
– А портфель-то мой где?! – рассердился Култаков. – Это еще что такое?!
– Его шофер унес.
Генерал рассвирепел:
– Ну, я ему задам! Совсем спятил! Без спроса забирать мой портфель?! Вот идиот!
И он выбежал из кабинета.
Еще подходя к дверям своей приемной, Беркутов услышал оттуда игривый голосок Кости, своего сына. Дверь же в приемную была чуть приоткрыта. Георгий Константинович на мгновение остановился у двери.
– Вообще-то твой обожаемый артист не мужской ориентации! – рассмеялся Костя.
– Как это не мужской?! – послышался недоуменный голосок Люси. – Но он же такой крепкий, плечистый!..
Костя что-то зашептал ей, видимо, на ухо, и Люся от души засмеялась.
– Боже мой, какой ужас! – выпалила она.
Беркутов не выдержал, вошел в приемную. Люся смолкла, а Костя, стоявший позади Люси и обнимавший ее за плечи, резко отошел от нее и церемонно поклонился отцу.
– Привет, Костя! Ты ко мне?
Костя взглянул на Люсю.
– Да нет. Решил пригласить вот Людмилу Евгеньевну на премьеру в Малый театр, а у нее прямо-таки архинеотложные дела. Я в немалой степени был огорчен!
Он развел руками, взглянул на часы. Люся была рада этому его огорчению и загадочно взглянула на Беркутова, надеясь, что тот оценит ее верность. Но Беркутов был озабочен другим.
– Зоя звонила? – спросил он у Люси.
– Да, доехала благополучно, сообщила, что у нее все нормально, оставила телефон своего номера в гостинице, где остановилась, – отрапортовала Люся.
Она передала Георгию Константиновичу бумажку с телефоном. Беркутов взял его. В приемной зазвонил телефон. Люся бросилась к нему, взяла трубку.
– Приемная Беркутова, вас слушают!..
– Увы, мне пора! – Костя хоть и расплылся в ласковой улыбке, но она вышла натянутой. – Увы, меня заждались в Госплане, пора подводить первые итоги по Продовольственной программе. Без меня не подведут! Маман шлет вам нежные приветы!
Он отдал всем изящный поклон, не торопясь уходить. Беркутов кивнул сыну:
– Маме тоже передавай привет.
– Зашел бы как-нибудь, – весело бросил в ответ Костя. – Вместо привета!
– Одну секундочку!.. – воскликнула Люся. – Вас просят к телефону, Георгий Константиныч!
– Я возьму у себя! Пока, сынок! Заходи, не забывай!
И он прошел к себе в кабинет.
Полковник, войдя в свой кабинет, устало плюхнулся на кресло, а Боков бросился наливать ему кофе. Быстро переложил на его стол и блюдце с пирожками.
– Кофеек только что вскипел! – засуетился он. – Два пирожка с ливером и два с зеленым луком и с яйцами, я знаю, ты их тоже любишь! Садись, перекуси!
– Спасибо, ты настоящий товарищ! – обрадовался Скачко. – А то помираю с голоду.
