Руку пришили, да так удачно, что хирург пообещал пилорамщику ее полную дееспособность.
Вы у меня еще на фортепьянах играть будете! — радостно добавил он.
— Это же сенсация! — закончив последний шов, объявил Семушкин. — Я завтра звоню на областное телевидение, в газеты, в Минздрав, это же сенсация! Страна должна знать своих героев!
— Вот этого не надо! — поморщился Станислав Сергеевич. — У нас тут не цирк! Понабегут, все изгадят, наврут, а мне надо, чтоб у парня рука работала. И сделать это будет не так-то просто. Но когда рука пилорамщика заработает в полную силу, зовите хоть чертей с музыкой, а пока никаких заявлений!
— Как прикажете, монсеньор! — вздохнул Дмитрий Дмитриевич, собрался уходить из ординаторской, где они находились вдвоем с хирургом, но неожиданно остановился: — Да, чуть не забыл! Это относительно нашего разговора об Алене Васильевне. Я все же считаю, что она должна вернуться к матери...
— Это мои проблемы, Дмитрий Дмитрич! — посерьезнев, ответил Кузовлев.
— Нет, батенька, это наши проблемы! — резко возразил ему главврач. — Петр Грабов не шутит, понимаете?! У него очень сложно с психикой. Когда он был еще подростком, то утопил своего товарища в проруби. Все это потом представили как несчастный случай. Отец Грабова тогда работал директором консервного завода, являлся одним из сильных мира сего, но я сам осматривал Петю, и тот без всякого стеснения признался мне, что ему доставляло огромное удовольствие наблюдать за предсмертными муками
сопливого щенка. Он имел в виду своего товарища...
Семушкин на мгновение запнулся, словно ему было тяжело об этом вспоминать.
— Но ведь это убийство... — прошептал Кузовлев. — Да еще с проявлениями садизма!
Главврач кивнул:
— Я конечно же сообщил об этом следователю! Неужели ты мог подумать, что я утаил этот факт? — возмутился Дмитрий Дмитриевич. — Следователь тут же вызвал Грабова и спросил, так ли все было, но Петр с невинной улыбкой прямо при мне вдруг объяснил, что доктор его-де не так понял и на самом деле он не может забыть гримасу ужаса на лице своего товарища. Мой разговор с Грабовым происходил один на один, и следователь сразу объяснил, что мое сообщение вовсе не улика, мальчик находился в состоянии сильного стресса, а тут у меня накануне произошла еще стычка с Грабовым-старшим, так что... Но ты-то мне веришь?
Станислав Сергеевич утвердительно качнул головой.
— Потом Петр ушел на чеченскую войну и стал героем. Мне военком потом признался, что парень сам попросился туда. Рост подходящий, да и силы не занимать, вот его и отправили. Там этих удовольствий он, судя по всему, вкусил вдоволь и приехал оттуда весь черный. Раньше у него такого лица не было. Он потом объяснил мне, что пролежал летом двое суток в горах на солнцепеке, был ранен, и с кожей что-то случилось. Да что я тебе рассказываю, ты и сам неплохой психолог и все понимаешь. А потому с ним лучше не связываться!
Они помолчали.
— Теперь ты понимаешь, в какую передрягу угодил и насколько все серьезно?!
— Я понимаю, но Алена моя жена! И этому скоту придется меня убить, чтобы разлучить нас!
— Любовь, любовь! — проворчал главврач. — Та же болезнь и, увы, чаще всего проходит. Когда человек излечивается, он с удивлением смотрит на ту, ради которой готов был пожертвовать собой, друзьями, и не понимает, что с ним в тот момент творилось. Так что пора бы эти вещи понимать!
— Увы, пока не созрел.
Прибежала Алена, и этот разговор пришлось прекратить. Семушкин, вернувшись в свой кабинет, позвонил начальнику милиции майору Маркоте, предупредив и его об этих угрозах. Но тот лишь радостно гоготнул в ответ на эти предостережения.
— Могу в целях безопасности твоего хирурга в городскую тюрьму отправить, там-то Грабов его уж точно не достанет! А вот охранников предложить не могу. Я один остался, как перст! Кто уволился, а кто болеет, вот начальство и приказало сидеть у телефона. Стыдить да корить нашего передовика тоже резонов нет, так что остается один выход: пусть твой костоправ вернет ему девчонку и спит спокойно. Чего, других не осталось?
— Для него, видать, не осталось.
«Вот деятели! Человека убить грозятся, а никому до этого и дела нет! — бросив трубку, вздохнул про себя Семушкин. — Верно сказано: «Ужасный век, ужасные сердца!»
Главврач не выдержал и, не дожидаясь окончания рабочего дня, отправился к Грабову. Последнего нашел у себя дома, в нетопленой избе. Бригадир в плотной рыбацкой робе сидел за столом, перед ним стояла пустая бутылка водки, лежала краюха хлеба, охотничий нож с костяной ручкой и половина большой луковицы.
— Доброго здоровья этому дому! — постучав и входя в горницу, громко проговорил гость.
Однако на приветствия главврача хозяин не ответил, словно вообще не заметив его появления. Дмитрий Дмитриевич, неловко потоптавшись у порога, без приглашения прошел в горницу и, сняв шляпу, сел по другую сторону стола напротив Петра. Несколько секунд они молчали. Бригадир рыбаков по-прежнему не проявлял никакого любопытства к пришедшему, погруженный в собственные раздумья.
— Я знаю о твоих угрозах! — набравшись храбрости, одним духом выложил все Семушкин.
Стариковский голос прозвучал неестественно визгливо, главврач этого и сам не ожидал. Грабов с трудом оторвал голову от столешницы и тусклым взором, выражавшим странное и непонятное сожаление, оглядел доктора, от которого за версту несло йодом и другими лекарствами. Рыбак с громким ревом чихнул, и взор его неожиданно прояснился. Он схватился за бутылку, но, обнаружив, что та пуста, сбросил ее под стол, к валявшимся там двум другим, нырнул к печке и вытащил еще одну. Сковырнул зубами завертку из фольги, разлил в два стакана по полному, до краев, как бы обозначив этим и свою позицию: если хочешь о чем-то говорить со мной, сначала выпей, а потом разговор заводи.
— Я не пью, Петя, ты знаешь,— выдавил из себя доктор, с нескрываемым ужасом глядя на водку.
Грабов ничего не сказал. Взял двумя пальцами свой стакан и одним махом влил в себя. Не поморщившись, занюхал ржаной горбушкой, отщипнул крошку, разжевал и, подняв голову, вполне осмысленно взглянул на главврача, удивившись его неожиданному появлению.
— Я знаю о твоих угрозах в отношении нашего молодого хирурга Станислава Сергеевича и пришел
заявить по этому поводу свой категорический протест! — повторил гость. — Алена Васильевна сама ушла от тебя и сама, добровольно пришла к Кузовлеву. Ты можешь оспорить свои действия в суде, нанять адвоката, потребовать ее возвращения обратно вместе : с ребенком, добиться, чтобы ребенок остался с тобой, но ты имеешь право оспаривать ее уход только законным путем, и никаким иным!
Дмитрий Дмитриевич в подтверждение своих слов даже громко стукнул ладонью по столу, и могучий Грабов с наивно-детским удивлением взглянул на старика, который неожиданно расшумелся у него в доме.
