— Да, я писала об этом в анкете.
— Зачем анкета? Я не для анкеты, мне просто интересно для себя,— смутился Лакомб. — Мы с Фанни увиделись в одном парижском кафе. Она была... как это сказать... пьяна, так?
2
Она помнила ту ночь, словно все случилось вчера. Желтый фонарь под жестяным колпаком с резким и царапающим слух скрипом болтался из стороны в сторону на деревянном столбе от резких порывов ветра, и всполохи желтого света, врываясь в окно,
стремительно пробегали по лицу и белым стенам. Алена Нежнова сердито морщилась, отмахиваясь от них, но через несколько секунд все повторялось: Можно было прилечь на жесткую кушетку, но за ширмой спал хирург Кузовлев, с кем медсестра обычно дежурила; и она охраняла его сон.
Станислав Сергеевич два часа назад закончил третью, сложнейшую операцию за день, и Алена в приказном порядке уложила его до первой оказии. Подменить единственного хирурга было некем, а во время путины администрация поселка требовала и ночных дежурств, поскольку рыболовецкие бригады работали круглосуточно и всякое могло у рыбаков случиться. Второй хирург, однокашник Кузовлёва Миркин, из поселковой больницы сбежал пол года назад., Станислав Сергеевич же, как ни странно, остался, и все гадали, когда и он даст деру. Потому что Заонежье — обыкновенная дыра, здесь все живут рыбой, ею кормятся, из-за нее и ссорятся, одна чайная, вечерами с ценами парижского «Максима», один замызганный Дом культуры со сталинскими колоннами, консервный завод по переработке рыбы, чудом уцелевший, оставшийся как памятник райпотребкооперации, и быткомбинат. Для молодого,, двадцатипятилетнего врача, выросшего в Москве, прижиться в Заонежье само по себе-уже чудно, и все этому удивлялись, не понимая, что его тут держит, поскольку и зарплата в райбольнице до смешного низкая.
Алена сидела под лампой, читала душещипательный роман "Ночи страстной любви», повествующий
о нежных чувствах неистового Армандо и белокурой Терезии. К счастью, по ночам медиков редко кто беспокоил. В Заонежье дрались обычно по выходным, когда напивались до одури и начинали вместо физзарядки молотить друг друга. Вот тогда Алена с Кузовлёвым трудились без передышки до утра, обычные же
дни дежурства даже в период путины проходили спокойно.
Когда кто-то в поселке умирал, то на вопрос: почему «скорую» не вызвали или до больницы не добежали? — отвечали однозначно: «Так надеялись, что отлежится. Чего же вас беспокоить?» Да и телефоны в Заонежье имело лишь начальство и трое ветеранов Великой Отечественной, непонято как уцелевших во всеобщей разрухе последних лет.
Даже«новых русских» в Заонежъе увидели только в середине девяностых. Когда первый из них приехал на шестисотом «мерседесе» в поселок, все сбежались на него поглазеть, потому что анекдотов слышали много, а вот видеть не приходилось. Прибежали еще и потому, что ожидали раздачи бутылок с водкой. Многие слышали, что «новые русские» всегда возят в багажнике ящика по два и всем бесплатно раздают. Но с водкой заонежцы просчитались, а потому интерес к приезжим быстро угас. Однако, когда толстосумы посягнули на святая святых заонежцев — рыболовецкую артель и рыбозавод, пытаясь все это перевести в свою «ООО», мужики словно очнулись, похватали батоги, изничтожив вдребезги два «мерседеса» , три «БМВ» и прогнав наглых покупателей. Те драпали, только пятки сверкали.
Из города примчался следователь УВД, намереваясь найти зачинщиков бунта и требуя возместить двести тысяч долларов за причиненный бизнесменам ущерб, но все заонежцы разом и дружно оглохли и ослепли. Оказалось, что иикто ничего не видел и не слышал. Даже начальство пожимало плечами. Один признался, что сидел в ДК, оберегая гостей, другой-принял вечером лишнего и все забыл — такой у него оказался склад организма, третий еще раньше умчался смотреть хоккей, милиционеры. оказывается, играли на втором этаже Дома культуры в шахматы, а
когда их позвали, то они обнаружили только малолетних пацанов, и вдребезги разбитые иномарки.
Следователь три дня бился со всеобщей глухотой и слепотой, внезапно постигшей Заонежье, но так и не нашел ни одного свидетеля.
— Так что ж выходит, финны из леса понабежали, расколотили пять иномарок да скрылись? — отчаявшись чего-либо добиться, весь багровый от ярости, возопил он.
— А что, может быть и такое, — неожиданно высказался глава поселковой администрации Ефим Матвеевич Конюхов, в прошлом бригадир рыболовецкой артели. — Помните, в девяносто шестом вроде к нам трое финнов нечаянно забрело. Сбились с дороги, заблудились в лесу, случайно перешли границу...
— Да, точно, в середине девяностых! В августе, — подтвердил заместитель Конюхова Родион Ермолаевич, бывший рыбинспектор. — Только они еще на
воздушном шаре прилетели.
— Да какой шар? Пешком протопали, охотники же! — горячо возразил глава. — Один из них, Ярко Виноне, мне еще винчестер подарил, а я ему свою тулку!
— Нет, Ермолаич прав, то на шаре! — вступился за зама директор рыбозавода Гребенкин, присутствовавший на встрече со следователем. — Они нас над озером прокатили, а потом мой младший, Антон, при высадке ногу сломал!
— Так Ефим Матвеич про тех говорит, кто в девяносто первом пешком к нам приходил, про охотников! — вступила в разговор секретарша главы администрации — дородная Полина Сергеевна. — А на шаре позже прилетали, в девяносто третьем!
— Ну вы и дали маху — в- девяносто третьем! — расхохотался рыбинспектор. — В девяносто третьем
я в Петрозаводске грыжу вырезал, аккурат в августе, а щар прилетал при мне! Он еще такой, малахитовый был!
-Тогда в девяносто втором могли прилетать. -невнятно пролепетала Полина Сергеевна и густо поккраснела, потому что в девяносто втором она как-раз крутила страстный роман с Родионом Ермолаевичем, а такая последовательность событий свидетельствовала о том, что грыжу, он из-за этого и заработал.
В таком вот. поселке жила Алена Нежнова, где все друг про друга всё знали, но часто делали вид, ,что ничего не знают.
Алена дочитала роман до того мгновения, когда Армандо повалил Терезию на теплый еще от жаркого солнца вечерний песок пустынного пляжа, почувствовал нежный аромат ее тела», и нервно зевнула. Кузовлев.сладко посапывал. Часы показывали 02.20. Она поднялась, заглянула за ширму. Кузовлев. спал, свернувшись калачиком и подложив ладонь под щеку.
«Прямо как дитя!» — усмехнулась про себя медсестра, с нежностью взглянув на хирурга. .
Сегодня после третьей операции Станислав Сергеевич, развязывая бахилы, признался ей, что остался в Заонежье из-за нее.
— Вот как?! — ничуть не смутившись, удавилась Алёна, — А вы же говорили, что хотите руку набить, потому что столько оперировать вам нигде не дадут.
— И это важно, но практика не главное. - он неожиданно покраснел, взглянул на улыбающуюся Алену, хотел сказать что-то еще, важное, но тут с сияющим лицом из операционной вышел Дмитрий Дмитриевич Семушкин, главврач поселковой больницы, в последние месяцы ассистировавший Кузовлеву вместо сбежавшего Миркина.
