— На его месте я именно так и поступила бы. Очень сомнительное удовольствие ночевать в доме, в котором произошло убийство, — сказала я, только потом сообразив, что оговорилась — банкиршу все-таки убили не дома, а неподалеку от платформы, на заброшенной дороге, которой давно никто не пользовался. — Убийство, конечно, произошло не в доме, но вся обстановка там такая гнетущая, эти разбросанные сорочки и халаты, бр-р… Даже запах духов еще не выветрился… Лично я чувствовала бы себя там как в склепе.
— Пожалуй, — согласилась со мной Нинон, — хотя, насколько я могу судить, чисто внешне обстановка в доме самая обычная. Ирка всегда была страшной неряхой.
Когда мы вышли за калитку, я переменила тему, потому что на ум мне пришло совсем другое. Я позволила себе немного поворчать:
— Этот твой поэт-песенник, что он о себе воображает? Он что, думает, что мы с тобой две сенные девки Палашки, раз так запросто зовет рубить бутерброды для своих гостей?
Нинон отнеслась к моим словам удивительно легкомысленно:
— Да что ты такое плетешь? Ты же его совсем не знаешь! Он зовет нас вовсе не бутерброды рубить, просто он такой человек, ему необходимо, чтобы рядом всегда кто-то был. Он сам все будет делать и тем временем сыпать шуточками, читать стихи, вот увидишь, тебе понравится, это целое представление. Знаешь, он даже стихи сочиняет не в тишине и не в одиночестве… Ему нужны люди, музыка, он это называет фоновым шумом… Наверняка к концу вечеринки выдаст что-нибудь новенькое.
— Да он гений, этот твой поэт-песенник, — ядовито прокомментировала я, не понимая, с чего это я на него взъелась.
— А ты зануда, — беззлобно сказала Нинон.
Я попыталась обидеться, но это мне не удалось. Может, потому, что я прекрасно осознавала причину собственного занудства: неудачи на всех фронтах, от карьерного до любовного. Похоже, пора мне взнуздать свои эмоции, а то и не замечу, как превращусь в чистопородную стерву, желчную и злопамятную.
Самокритично оценив свои вполне безрадостные перспективы, я даже не стала противоречить, когда Нинон выдала очередную идею:
— Надо бы к банкиру заглянуть, посмотреть, как он там. Вдруг опять в петлю полезет?
Разумеется, мое внутреннее «я» горячо воспротивилось такому предложению Нинон, но, памятуя об ожидающих меня в обозримом будущем карах, я прикусила бойкий язык, лишь пробурчав под нос:
— Если только он здесь…
Как раз в этот момент мы проходили рядом с оградой банкирской дачи. Нинон приподнялась на цыпочках и заглянула во двор:
— Форточка на кухне открыта, значит, он здесь.
Когда она толкнула калитку, я уже не сопротивлялась, только воздала молитву небесам, попросив их сделать так, чтобы банкир не вздумал повеситься или предпринять что-нибудь в таком духе.
Не знаю, дошли ли мои молитвы по адресу или просто-напросто произошло счастливое совпадение, но банкир самолично встретил нас внизу. Выглядел он по-прежнему бледновато, но несколько бодрее, чем накануне; еще от него откровенно попахивало спиртным.
Пока Нинон награждала его ничего не значащими словами сочувствия, я обозревала обстановку гостиной (накануне, когда я туда-сюда сновала с чайником, мне было не до того). В результате я заметила большую медвежью шкуру (впрочем, я не до конца уверена в том, что она действительно медвежья), брошенную напротив камина, и стоящие прямо на полу бутылку коньяка и рюмку из красивого стекла. Камин, конечно, не был затоплен, что неудивительно в такую-то жару, однако же это не помешало вдовствующему банкиру поместить все это в непосредственной от него близости. Настоящий эстет, даже скорбеть предпочитает со вкусом.
Нинон дежурно осведомилась, не требуется ли банкиру наша с ней помощь, тот не менее дежурно поблагодарил ее, заметив, что вполне оправился, и предложил нам выпить по рюмашке «на помин души». Мы с Нинон не стали артачиться, махнули по пятьдесят грамм из бутылки, стоявшей возле камина, и уже собирались откланяться, когда произошло нечто совершенно неожиданное…
Что-то с грохотом влетело в гостиную через открытое окно, шлепнулось на пол и закатилось за маленький диванчик у противоположной стены. Мы с Нинон сразу вытянули шеи, как испуганные гусыни, а Остроглазов, пришедший в себя раньше нас, присел на корточки и заглянул под диван.
— Что это такое? — заорали мы с Нинон удивительно слаженным дуэтом.
Банкир пожал плечами и извлек из-под дивана какой-то черный комок.
— Вот! — Он протянул нам свою находку с совершенно ошарашенным выражением лица.
Нинон первой бросилась разглядывать странный предмет, представлявший собой застывшую черную массу непонятного происхождения.
— Это что, метеорит? — спросила она ошалело и, наклонившись, принюхалась.
— Сомневаюсь, — пробормотал банкир, беспомощно оглянулся и выбежал из дома.
Минуты через две он вернулся, несколько растерянный, и обронил на ходу:
— Никого… Наверное, мальчишки деревенские бросили. — И грустно добавил:
— Это уже не в первый раз, хорошо, что стекло не разбили, как два месяца назад. Классовое чувство в них говорит, что ли?
— Какое варварство! — гневно заявила Нинон. — Нужно в милицию заявить.
— Чепуха. — Банкир поморщился и плеснул в свою рюмку коньяку. Руки у него дрожали, тонкая струйка коричневой жидкости затекла за манжет белой рубашки. — Мне сейчас совсем не до того, чтобы воевать с деревенскими хулиганами. — Он одним глотком осушил рюмку и пошатнулся. Кажется, он здорово набрался, и ему не вредно было бы немного вздремнуть. Банкир будто прочитал мои мысли. — Пойду-ка я лучше прилягу. — И медленно двинулся по лестнице, ведущей на второй этаж, не забыв при этом захватить с собой недопитую бутылку.
Мы с Нинон еще немного постояли, а когда услышали стук двери наверху, не сговариваясь, развернулись и вышли из дому.
— Переживает, — вздохнула Нинон. Меня же больше волновала история с залетевшим в окно камнем.
— Что-то я здесь не видела ни одного деревенского мальчишки…
— Да это хулиганье и не увидишь, — отозвалась Нинон, — только результаты их бурной деятельности… В прошлом году они у меня всю клубнику вытоптали, пришлось ее начисто вывести, чтобы больше не лазили.
* * *
Поэт-песенник встретил нас возле калитки и пожаловался:
— Я вас уже заждался.
— Мы к Остроглазову заходили, посмотреть, как он там, — призналась Нинон.
— Ну и как? — полюбопытствовал Широкорядов.
— Переживает, конечно, напился здорово… А тут еще, пока мы у него были, кто-то камень в окно бросил. Местные дефективные переростки, наверное.
— Вполне возможно, — согласился поэт-песенник, — у меня вон тоже черешню сломали — стоило только неделю не появиться, главное, на ней и было-то с десяток ягод, не больше…
