Мне не оставалось ничего другого, кроме как признаться:
- А если не для газеты?
- Тогда я тем более не вижу причины для вашего любопытства, - отпарировала учительница. Кот на ее коленях лениво приоткрыл янтарный глаз и посмотрел им на меня. Если я что-то понимаю в кошачьей психологии, то в нем был незамысловатый вопрос: "Ну, чего пристала?"
Я поняла, что темнить с благородной хозяйкой и ее проницательным котом себе дороже, и высказалась без обиняков:
- У меня личная причина. Боюсь, мне трудно будет это вам объяснить, но я предполагаю, что пятнадцать лет назад с Еленой Богаевской что-то произошло, и, как мне кажется, что-то ужасное. Именно поэтому они всей семьей тогда и уехали из города, практически в одночасье. По той же причине она пятнадцать лет сюда не возвращалась. И вот она наконец решилась, приехала, но уже в аэропорту...
Я замолчала, вспоминая каменное лицо примадонны, полузакрытое роскошным букетом, потом снова собралась с мыслями, но о Пашкове говорить не стала, выразилась более нейтрально:
- ..Видимо, на нее сразу нахлынули какие-то неприятные воспоминания. Думаю, она провела ужасную ночь в гостинице и в конце концов решила отказаться от запланированных концертов. Насколько я знаю, при этом она безоговорочно согласилась выплатить причитающуюся с нее неустойку.
Музыкальная старушка в очередной раз продемонстрировала мне свой природный ум, а может, и благоприобретенный, почем я знаю:
- Пока не вижу, какое это имеет отношение к вам лично.
- У меня есть подозрение, что история Елены Богаевской каким-то образом связана с судьбой моей подруги. Она тоже училась в вашей школе, только играла на скрипке. Наташа Русакова, может, помните?
- Если она скрипачка, то вряд ли. Я ведь преподавала фортепиано. Хотя... Наверняка видела где-нибудь в школьном коридоре. Если бы вы мне показали ее фотографию, я бы, возможно, ее и узнала. У меня хорошая память на лица, ответила Радомыслова, и я сразу ей поверила.
Я подняла с полу сумку, которую приспособила у ножки кресла, достала одну из сделанных Валентином фотокопий и молча ей протянула.
- Минуточку... - Радомыслова поднялась со стула, подошла к комоду и взяла с полки очки, которые лежали между страниц раскрытой книги. Хитрый кот при этом даже не проснулся, просто повис на руках у хозяйки, как горжетка. - Да, я видела эту девочку, она училась у нас, - согласилась Радомыслова, - но это все, что я про нее знаю. - И спросила, переводя взгляд на меня:
- И что с ней случилось?
- Она пропала пятнадцать лет назад, - со вздохом сообщила я, - как пишут в сводках происшествий, ушла и не вернулась. С тех пор никто ничего о ней не слышал.
Молодые, хотя и подслеповатые глаза старой учительницы затуманились:
- Печальная история. Ее искали?
- Искали, - подтвердила я без особенного энтузиазма, - по крайней мере, формальности были соблюдены. А сейчас, насколько я знаю, дело уже закрыто. Они считают его безнадежным, говорят, с пропавшими почти всегда так. Особенно если с момента исчезновения прошло уже пятнадцать лет, как в этом случае.
Радомыслова задумалась, ее ласковая ладонь снова прошлась по спинке спящего кота:
- Как я понимаю, на мысль, что Елена Богаевская может быть как-то связана с исчезновением вашей подруги, вас навели два обстоятельства. Первое: они учились в одной школе, второе: Богаевская пятнадцать лет назад покинула город, а ваша подруга тогда же пропала. Может, это все-таки не более чем совпадение?
Я не стала активно возражать:
- Не исключено. Только это моя последняя надежда, последняя...
- Я вам сочувствую, - задумчиво произнесла Радомыслова, - и при таких обстоятельствах я вам, конечно, попытаюсь помочь, хотя я остаюсь при том мнении, что это все-таки исключительное право Елены Богаевской. Я бы не хотела что-то делать за ее спиной. Впрочем, не так уж много я и знаю. - Она замолчала, видимо решая, стоит ли раскрывать секреты бывшей ученицы, неожиданно ставшей звездой мировой величины. Потом все-таки заговорила:
- Прежде всего хочу сказать, что Лена Богаевская с самого начала подавала большие надежды. Если бы она не стала певицей, прекрасная пианистка из нее получилась бы в любом случае. Поэтому я много с ней занималась, выделяла среди других учениц и учеников... Я, собственно, всегда так поступала, за что получала много нареканий. М-да... Впрочем, это неважно. - Я заметила, что лицо старой учительницы омрачилось. - Но, - она вскинула голову, - я До сих пор осталась при своем мнении: талантливым детям нужно уделять больше внимания, нужно о них заботиться, оберегать, дышать на них, они же перед этой жизнью беззащитны вдвойне, потому что более впечатлительны. Ну ладно, о Леночке. В общем, когда я поняла, что передо мной одаренный ребенок, а произошло это, конечно, сразу, то стала посвящать ей больше времени, чем остальным. Мы занимались не только в школе, но и здесь, у меня. - Она повернула голову, я проследила ее взгляд и только теперь рассмотрела в дальнем углу пианино. Разумеется, никаких денег я с нее не брала, тем более что семья была не очень зажиточная, как принято говорить, полная, но с проблемами. Отец очень сильно выпивал. Кстати, когда Лена с матерью уехали из города, семья совсем распалась, отец Лены остался в городе и потом, как я слышала, окончательно спился. Что касается самой Лены... - Радомыслова тяжело вздохнула и замолчала. Причем надолго.
Я заерзала в кресле, и рыжий кот на коленях старой учительницы не оставил этот факт без внимания: снова приоткрыл один глаз и недовольно посмотрел на меня. По-моему, мое присутствие представлялось ему все более и более нежелательным.
- Конечно, с Леночкой тогда, в июне восемьдесят третьего, что-то произошло. У меня на этот счет нет ни малейшего сомнения, хотя, что именно случилось, я до сих пор не знаю. Но как она была потрясена, с ней творилось что-то страшное! Она тогда уже заканчивала первый курс училища - ей, впрочем, по-хорошему надо было бы сразу в консерваторию поступать, но таковой у нас в городе нет и по сию пору. Да... Лена, уже учась в училище, как и прежде, часто ко мне приходила... Мы беседовали, пили чай с вареньем... Помню, когда она не появилась у меня за неделю ни разу, я сама собралась и пошла к ней домой. Тем более что они жили на улице Рылеева, а музыкальная школа находится неподалеку, в двух кварталах. Пришла, позвонила, дверь открыла ее мать... У нее вид был не очень: бледная, плохо причесанная. В квартире царил страшный беспорядок, какие-то вещи упакованные... Они уже готовились к отъезду, но я этого не знала. А Лена сидела, забившись в уголок, такая несчастная, а глаза... Я даже не знаю, как вам их описать, наверное, такие бывают у человека, которого живьем опускают в могилу, - сплошной ужас. Конечно, я стала спрашивать, что стряслось, но никакого вразумительного ответа не получила. Тамара Ивановна, так зовут мать Лены, была в подавленном, нервозном состоянии и твердила одно: мы уезжаем, и все. Мне ничего не удалось у нее выведать, ничего. Я, конечно, пыталась ее переубедить, серьезно все обдумать, ведь я очень боялась, что Леночкино дарование погибнет. Помню, она, Леночкина мать, тогда мне сказала:
