Уделив внимание школьным годам, друзья-борзописцы взялись за семью кандидата, и тот охотно удовлетворил их неуемное любопытство. Прежде всего он довольно пространно изложил историю, которую я уже слышала однажды: про мать, посвятившую жизнь любимому сыну. В общем-то, пашковский рассказ прозвучал довольно трогательно; как жаль, что мне мешало умиляться мое далеко не беспристрастное к нему отношение. Потом разговор переключился на мадам Пашкову (что-то я давно ее не видела!), старшую замужнюю дочь, оставшуюся в Москве, и наконец на сына-аутиста. О нем Пашков поведал так, словно заранее отрепетировал свое выступление перед зеркалом: брови чуть сведены к переносице, между ними - горестная складка, а в голосе едва уловимая дрожь. Черт, пожалуй, я все-таки взъелась на него сильнее, чем следовало, какие у меня основания подозревать Пашкова в спекуляции на болезни собственного сына?
Закончилась пресс-конференция на жизнеутверждающей ноте: Пашков популярно изложил свои планы по переустройству губернской жизни к лучшему, в том случае, конечно, если его мечты о должности областного начальника осуществятся. Кстати, свои шансы на выборах он оценил достаточно высоко - в восемьдесят процентов. Руки жаждущих разузнать еще что-нибудь интересненькое о потенциальном губернаторе еще тянулись под модерновый потолок Дома железнодорожника, когда Пашков объявил, что время вышло:
- Благодарю вас за внимание и надеюсь, что эта наша встреча не последняя.
И первым поднялся из-за стола. Остальные последовали примеру Пашкова и гуськом потянулись за ним, как стая за вожаком. А из-за кулис сразу же выдвинулся Викинг вместе с парочкой своих крепких парней. Эти трое окинули зал бдительными взглядами и в два прыжка настигли драгоценного кандидата, оттеснив ринувшихся к нему со всех сторон журналистов.
К машинам мы возвращались тем же порядком и опять мелкими перебежками. Тем не менее на нашу процессию умудрились напасть вездесущий Вислоухов и благоухающая феромонами Лидочка Белоусова. Вислоухов, по своему обыкновению, стал настойчиво совать в лицо Пашкову микрофон, а Викинговы жлобы его активно оттеснять, в чем в конце концов и преуспели. Пока пашковские телохранители управлялись с Вислоуховым, Лидочка, чуть-чуть забежав вперед, на ходу выясняла отношение потенциального губернатора к феминизму.
У входа в Дом железнодорожника сшивались еще какие-то люди - небольшая группа, от которой неожиданно отделилась женщина в черном и сомнамбулой двинулась по ступенькам навстречу нам. Она шла, сосредоточенно глядя под ноги, и потому, когда она подняла голову и я ее наконец узнала, было уже поздно. Поздно, потому что в тот момент она уже сунула за пазуху руку в черной кожаной перчатке и извлекла на свет бутылку. Кетчупа, если верить наклеенной на ней этикетке. Еще через мгновение она молниеносным движением свинтила с бутылки крышку, а я заорала:
- Майя!
В следующее мгновение Майя - а это действительно была она - резко выбросила вперед руку, сжимающую бутылку, и в нашу сторону полетели брызги какой-то жидкости с резким неприятным запахом.
- Майя, Майя! - продолжала я орать дурным голосом, с ужасом наблюдая, как пола моего безумно красного пальто начинает чернеть и дымиться буквально на глазах...
...Дальше события развивались очень быстро, но в моей памяти они почему-то остались как бы в замедленном воспроизведении. В общем, я все еще стою, ору и тупо пялюсь на странные метаморфозы, происходящие с моим комиссарским пальто. Все это, как вы понимаете, происходит одновременно. В двух шагах от меня, прикрыв лицо руками, так что сквозь пальцы видны только его совершенно бешеные и остановившиеся от ужаса глаза, замер Пашков. Откуда-то сбоку выворачивается Викинг и бросается к Майе, выбивает из ее рук бутылку из-под кетчупа, из которой продолжает вытекать пенистая жидкость, толкает Майю в плечо, и она падает навзничь прямо на широкую асфальтовую площадку у входа в Дом железнодорожника... Все расступаются, кто-то кричит: "Милиция, милиция!", а Викинг бьет Майю тупым носком своего громадного ботинка на толстой подошве. Он делает это с профессиональной точностью, целясь под ребра, а она лежит с запрокинутой головой, веки опущены, а на лице ни тени страдания...
Я подбегаю к Викингу, до боли вцепляюсь пальцами в рукав его кожаной куртки и воплю что есть мочи:
- Ты.., сволочь, садист.., не бей ее! Викинг продолжает пинать Майю, не обращая на меня внимания, а я бессильно болтаюсь на его рукаве. В какой-то момент он просто отмахивается от меня, как от назойливой мухи, и я отлетаю в сторону, ударяюсь затылком обо что-то твердое и немного шершавое и вырубаюсь...
Глава 22
- Похоже, сейчас она откроет глаза. Я догадалась, что тот, кто это сказал, находится рядом со мной, однако его слова пробивались ко мне словно сквозь толстый слой ваты. Открыв глаза, я увидела озабоченное лицо молодого белобрысого парня в кургузом полушубке поверх халата, который можно было считать белым только номинально. Значит, они все-таки вызвали "Скорую". Еще в самой непосредственной близости я увидела насупившегося аналитика. А сама я сидела в вестибюле Дома железнодорожника на белом пластмассовом стуле, какие пользуются неизменной популярностью у владельцев летних кафе.
- Ну, как вы себя чувствуете? - участливо справился белобрысый медик.
Как я себя чувствую, как я себя чувствую... Приблизительно так же, как я чувствовала себя шесть лет назад, когда скоропостижно скончалась моя мать. Тогда тоже приехала медицинская бригада, констатировала факт смерти, а меня зачем-то накачала транквилизаторами, хотя я ни в чем таком не нуждалась. Так вот, после тех уколов у меня было ощущение, будто я дорогой сервиз, тщательно упакованный в коробку, для пущей надежности набитую опилками. В общем, кантуй не кантуй, даже не зазвенит. Нечто подобное я испытывала и сейчас.
- Голова не кружится, не тошнит? - продолжал допытываться белобрысый.
Я промолчала, только молча ощупала саднящий затылок, потом перевела взгляд на свое пальто. Это было зрелище не для слабонервных: левая пола представляла собой зияющую обугленную по краям прореху, сквозь которую каждый мог наблюдать мои ноги в черных колготках, испещренных дырами разных размеров, от микроскопических до громадных. И едва я пошевелилась, от дыр во все стороны пошли стрелки. Как лучи от солнца.
- Что это? - тупо спросила я.
- Это кислотой проело, - пояснил аналитик, - хорошо еще, что у вас пальто длинное, гм-гм, было длинное, а то могли бы быть очень серьезные ожоги.
Кислота, кислота... Соображала я не очень хорошо. Откуда взялась кислота? Значит, у Майи в бутылке из-под кетчупа была кислота?
- Где она? - Я уставилась на аналитика тяжелым взглядом.
- Кто она? - не сразу понял аналитик. Впрочем, очень даже может статься, он только притворялся, что не понял. - А, эта ненормальная... - Он повернулся к стеклянной стене вестибюля. - Да вон ее увозят.
Я предприняла попытку взглянуть в том же направлении, что было не так уж просто, и увидела, как санитары загружают носилки с чьим-то телом в машину "Скорой помощи".
