Лондон в начале апреля всегда пропитан неприятной сыростью. Ноги так и расползаются на тёмных мостовых. Высокий узкий дом на площади королевы Александры негодующе сгорбился от холода. Таксист, отсчитав сдачу, торчащими из обрезанных перчаток пальцами, растворился в тумане. Джилл отсутствовала, но на нижней ступеньке лестницы сидел явно сытый и довольный Тобиас.
– Вот единственный, кто действительно меня любит! – вскричала я и нагнулась, чтобы нежно обнять его.
Скривив губы, неблагодарный представитель кошачьих задрал хвост и надменно им дёрнул, как бы говоря: «Нечего подлизываться, предательница!» После чего двинулся вверх по лестнице.
Я с пониманием отнеслась к его жалобе. После трёх недель, проведённых на стряпне Джилл, ничего другого он и не мог сказать. Едва я повернула ключ в замке и перенесла через порог чемодан и одну ногу, как заверещал телефон.
– Опять намочил коврик у двери мисс Реншо? – крикнула я Тобиасу, который поспешно примчался на кухню. – Если я услышу жалобы этой старой сплетницы… – я подкрепила свои слова чувствительным пинком. – Алло, – сказала я голосом утомлённой путешественницы.
– Элли, где тебя черти носят?! – прорычал Бен. – Я звонил Джилл, и она сказала, что ты должна была вернуться ещё два дня назад. Твой номер я узнал у неё и…
До чего же наглый тип – вздумал разыскивать меня как раз тогда, когда мне наконец удалось утихомирить его призрак! Я прижала телефон к груди и принялась пританцовывать на месте. В трубке раздавалось его дыхание, разумеется, он крепился, стиснув зубы, свои аккуратные, белоснежные зубки, жемчуг, а не зубки, которые в мечтах покусывали мне ухо…
– Слушай, – заговорил он с нарочитой медлительностью, – я, конечно, понимаю, что от звука моего голоса у тебя спёрло дыхание, но не можешь ли ты на минуточку выйти из ступора и поговорить разумно?
Разумно? Это слово мне не понравилось. Совсем не понравилось. Я перестала пританцовывать.
– Ты потерял чек?
– Разве обязательно сводить все разговоры к деньгам? Не хотелось бы делать замечаний в такую минуту, но я нахожу твои корыстные устремления крайне вульгарными. Если бы ты время от времени проверяла свой счёт в банке, – впрочем, женщины никогда этим не грешат, – ты бы поняла, что я так и не обналичил твои жалкие гроши.
– Подожди минутку, – я тяжело опустилась на спинку дивана, чуть не раздавив Тобиаса, который ужом подлез под меня. Острые когти впились мне в зад, и я взвилась в воздух. – Что ты имеешь в виду под «такой минутой»?
Теперь наступил его черёд молчать.
Беспардонно отпихнув Тобиаса в сторону, я поудобнее устроилась на диванной спинке.
– Ну, не томи… – я говорила голосом задыхающейся девяностолетней безумицы, преодолевшей марафонскую дистанцию. – Вы с Ванессой тайком поженились и теперь ждёте первенца?
– Нет.
– В таком случае… – я перекинула бедного Тобиаса через плечо и уткнулась лицом в тёплую мягкую шерсть.
– Элли, у меня такое чувство, что ты ничего не знаешь.
– То есть? – я пощекотала Тобиаса под подбородком.
– Дядя Мерлин умер.
– Не может быть! – возразила я. – Этот человек бессмертен, он жил ещё до потопа.
– Некрологи в «Таймс» не лгут. Послушай, Элли, мне очень жаль, что именно я принёс тебе скорбную весть, но…
– Не превращай это в греческую трагедию, – шерсть Тобиаса заглушала мой голос. – В тот уик-энд я встретилась с ним впервые за много лет, – мне пришлось помолчать, чтобы наполнить лёгкие воздухом. – А вёл он себя отвратительнее некуда, может, именно поэтому мне его всё-таки жаль…
– Надеюсь, ты не собираешься разрыдаться в трубку? – строго спросил Бен. – Чёрт побери, Элли, перестань разводить сопли. Я сейчас приеду!
– Вот спасибо, – фыркнула я.
* * *
Убедить Бена сопровождать меня в Мерлин-корт не составило большого туда. Четно говоря, он сам это предложил – после того как я попросила Тобиаса быть с ним полюбезнее и пару раз посетовала на тяготы езды в общественном транспорте. И Бен вновь согласился подвезти меня.
– А что с нашей помолвкой? – я подняла эту щекотливую тему, лишь когда мы вышли в прихожую. – Я до сих пор не удосужилась сообщить родным, что мы расстались.
– Тогда придётся продолжить нашу игру, – Бен обмотал вокруг шеи длинный полосатый шарф, служивший ему, похоже, напоминанием о счастливых школьных годах. – Зачем портить похороны заявлением, что наша помолвка – чистой воды блеф. Я полагаю, ты поступишь правильно и бросишь меня, как только минует семейный кризис?
– Разумеется! Клянусь! Сдохнуть мне на этом месте! – до чего ж я была легкомысленна!
– Интересно, что сказал бы дядя Мерлин, если б узнал? – вопросил Бен и исчез за дверью.
* * *
Когда на следующий день, незадолго до полудня, мы въезжали по заросшей дорожке в покосившиеся железные ворота, Мерлин-корт более чем когда-либо напоминал зачарованный замок, на который воинственная фея наложила проклятие.
За нами кто-то наблюдал. У двери нас встретила тётя Сибил, облачённая в траурные одежды. Уголки губ были скорбно опущены, но в остальном на её лице отсутствовало какое-либо выражение.
– Тётушка, мне так жаль… – я попыталась её обнять, но она отстранилась.
– Пожалуйста, дорогая, не надо слов. В дни нашей с Мерлином молодости скорбь считалась глубоко личным делом, – пухлой ладонью она разгладила одну из многочисленных складок на шёлковом платье.
Я невольно подумала, что сейчас тётушка Сибил с её влажной кожей и разболтанными вставными челюстями более чем когда-либо похожа на носорога.
Внезапно губы её дрогнули. Бедная, нелепая старушенция; помимо, быть может, старика-садовника, она, наверное, была единственной, кого Мерлин мог назвать своим другом.
– Он скончался скоропостижно? – спросила я, протягивая Бену своё пальто, чтобы он закинул его на стол поверх груды верхней одежды.
– Да. Доктор прибыл утром, а днём Мерлина не стало. Воспаление лёгких. Он отошёл в мир иной без мучений.
– Удивительно! Мне казалось, дядюшка Мерлин должен был изрыгать проклятия в адрес доктора. Ведь его заставили предстать перед эскулапом, если мне не изменяет память, в первый раз за сорок лет.
– За сорок пять, – поправила тётушка Сибил с плохо скрытой гордостью. – Мерлин никогда не поднимал шума из-за своего здоровья. Я уже упоминала об этом факте в прошлый раз, когда ты наконец удосужилась повидать его.
Какая несправедливость! Сейчас было не время спорить с потрясённой горем старухой, но истина требует отметить, что милый дядюшка Мерлин отшельничал исключительно по собственному желанию. Он никогда не благодарил за рождественские открытки и не выказывал ни малейшего желания меня видеть. Бен уловил мелькнувшую в моих глазах искру и жестом посоветовал сохранять спокойствие.
