Я оглядела комнату.
– Тётушка Сибил говорила, что за всю свою жизнь дядя Мерлин не купил ни единого предмета мебели, так что его вряд ли можно упрекнуть за этот жутковатый дизайн. После смерти Абигайль упрямый Артур, должно быть, избавился от всего, что было сделано по замыслу жены. Судя по образцам, ей не понравилось бы решительно всё в этой комнате, да и в остальных тоже. И у гнусного негодяя нет даже того оправдания, что он женился вновь и пошёл на поводу у новой жены.
– Вёдрами краски и рулонами обоев он стёр память о бедняжке, – вздохнула Доркас. – И теперь, Элли, тебе предстоит найти ответ на вопрос, почему он так поступил.
Я вновь оглядела стены.
– Постой-ка, я хочу кое-что попробовать.
Само собой разумеется, когда я отковырнула пилкой для ногтей полоску обоев, под ними обнаружились кремовые шёлковые обои Абигайль, выглядевшие как новые, словно их наклеили только вчера. Конечно, если мы начнём сдирать верхний слой, нижние обои не удастся сохранить неповреждёнными, но…
– Доркас, – объявила я, – решено: буду восстанавливать гостиную Абигайль, сделаю её такой, какой она была при жизни хозяйки. На чердаке есть чудесная мебель – ореховое бюро и стул эпохи королевы Анны, возможно, тот самый, о котором Абигайль упоминает в записях, – я прошлась по комнате. – Цвет обоев должен соответствовать дамасту, который Абигайль выбрала для занавесей и диванчика. Мягкие розовые тона, примерно такие же, как у парчи, которой обит стул эпохи королевы Анны. Интересно, какие ещё цвета там присутствовали? Наверное, жёлтый и салатовый.
У Доркас от возбуждения затрепетали ноздри.
– Переливчатая лазурь! – предположила она.
Помня о том, что Доркас предпочитает наряды самых немыслимых цветов, я с некоторым удивлением поняла, что на сей раз она, возможно, права.
– Стоп! – я рысью преодолела ковёр, покрывавший около половины комнаты, и остановилась на тёмных дубовых досках. – Что мог такой бережливый человек, как дядя Артур, – ведь чердак забит старыми вещами – сделать с ковром Абигайль?
– Использовал в качестве подстилки под новый вместо старых газет или войлока! – незамедлительно ответила Доркас и вновь оказалась права.
Кое-где на ковре красовались какие-то сомнительные подтёки, но когда мы его свернули, под ним и в самом деле обнаружился ковёр Абигайль, выглядевший как новый. Синие узоры тёплого переливчатого оттенка чудесно гармонировали с кремовым фоном.
– Доркас! – медленно произнесла я. – Твоих предков, случаем, не сжигали по обвинению в колдовстве? Почему именно синий цвет пришёл тебе в голову?
– Ничего странного! Это наиболее вероятное сочетание, – Доркас покраснела до корней волос, изо всех сил стараясь не встречаться со мной взглядом. – Переливчатая лазурь всегда была моим любимым цветом.
Оглушительный гонг сообщил нам, что в череду великих открытий врывается повседневность. Бен сзывал нас на праздничный обед.
Поскольку конфеты содержали месячную норму калорий, я решила хотя бы отчасти искупить свою вину, отказавшись от обеда и ужина. Но когда Бен вывалил мне на тарелку восхитительно-воздушный омлет, из жёлтой плоти которого соблазнительно торчали кусочки грибов и помидоров, золотистые кольца лука и, словно всего этого изобилия было мало, нежные побеги брокколи, я не нашла в себе сил расстраивать его… или себя. Принеся свои лучшие чувства в жертву кулинарным способностям Бена, я была до глубины души разочарована тем, что он не разделяет моих восторгов по поводу Абигайль и гостиной. Заметив на моём лице гримасу обиды, Бен усугубил положение, равнодушно обронив, что если покупка новых штор и оклейка обоями стен доставит мне удовольствие, то он не возражает.
– Бен, это не пустяки! – воскликнула я. – И для меня это вовсе не забава!
Но в ответ Бен лишь раздражённо вздёрнул чёрные брови.
Старик Джонас любовно налил кофе в блюдце и проговорил:
– Не знаю, сколько уж годков прошло с тех пор, когда эту комнату в последний раз приводили в порядок.
Я дождалась, пока старик допьёт кофе, вытрет рот салфеткой и вновь заткнёт её за ворот вязаной кофты.
– И что, Джонас? – я искательно заглянула ему в лицо. – Вы тоже считаете, что мне не следует тревожить пыль веков? Возможно, так и надо поступить. Ведь эта пыль имеет музейную ценность. Ей же почти сто лет.
Джонас гневно глянул на меня. Его усы были влажным от кофе.
– Никогда не давайте переубедить себя! Даже ему, – он ткнул пальцем в сторону Бена, – позволяйте этого делать. Дом был настоящей лачугой, пока не появились вы с метлой и тряпками.
Сдвинув брови, Джонас решительно выставил вперёд челюсть, яростно швырнул салфетку на стол и прошествовал к задней двери. Приоткрыв рты, мы изумлённо таращились на стул, где он только что сидел.
– Опять твои роковые чары, Элли, – губы Бена дрогнули. – Ещё один поклонник пал к твоим ногам.
– Издеваешься, да? – взвилась я. – Может, ты и считаешь, что если девушка не похожа на Венеру, восставшую из пены морской, то она недостойна даже взгляда, но не все мужчины придерживаются твоих божественных пристрастий!
– Ну-ну, Элли, – вмешалась Доркас, – это всего лишь безобидная шутка. Воспринимай её как…
– Пожалуйста! – я сделала глубокий вдох. – Пожалуйста, не говори мне, что следует относиться к жизни с юмором. Бен постоянно отпускает свои гнусные шуточки, ему нравится унижать меня! Он то и дело повторяет, что ни одному здравомыслящему человеку не может понравится такая безобразная корова, как я! – Что-то мягкое и пушистое обвилось вокруг моей ноги. Тобиас! Я подняла его и благодарно уткнулась пылающим лицом в уютную шерстку.
– Элли, – голос Бена сочувственно подрагивал. – Ты ведь не сделала ничего такого, о чём теперь горько жалеешь? Не бойся, скажи нам. Мы с Доркас – твои друзья.
За кого этот идиот себя принимает? За обеспокоенного папашу из оперетки Гилберта и Салливана? Или он догадывается насчёт проклятых конфет?!
Я оторвалась от Тобиаса.
– В любовную связь со стариком Джонасом я не вступала, если ты на это намекаешь.
– Нет, ну и дурища же! – искрящиеся смехом глаза Бена изучали меня. – Я имел в виду, не съела ли ты, случаем, чего не следовало? Когда ты фурией набросилась на меня, мне тотчас пришла в голову мысль, а не опустошила ли ты банку сгущённого молока. Именно из-за чувства вины, дорогой Ватсон, грешники ведут себя так отвратительно.
Этот человек проницателен до омерзения, но конфеты прислал кто-то другой, если, конечно, Бентли Хаскелл не одержим демоном коварства. Я начала подозревать Джонаса, но от речи в свою защиту меня избавила Доркас, которая поручилась, что я всё утро не приближалась к кухне. Поиграв в гляделки несколько томительных минут, мы с Беном нехотя улыбнулись и заключили перемирие.
