Подхватив Прю на руки, Шапель поднялся с места. Скоро яд начнет действовать и на него тоже, поэтому нельзя было терять ни минуты. Конечно, убить его этот яд не мог, зато мог причинить боль.
Поддерживая Прю одной рукой, он сорвал с койки одеяло и накрылся им с головой, просунув кончик между собой и Прю, чтобы оно держалось. Затем что было сил устремился вверх по ступенькам навстречу солнечному свету. Яд замедлял его движения, делая их неуклюжими, однако ему каким-то образом удалось удержаться на ногах.
Солнце уже выглянуло из-за горизонта, обжигая и ослепляя его. Шапель пошатнулся, но не упал и бросился бежать.
Каждая секунда казалась адской мукой, пока он пробирался по покрытой росой зеленой траве в безопасное место. Он понятия не имел, где именно занялось это пламя, чувствуя лишь, что даже под одеждой и одеялом его кожа покрылась волдырями. Он боялся не успеть — боялся разлететься при ярком свете солнца на миллион мельчайших хрустальных осколков, как это случилось с Дре. Лишь то обстоятельство, что, погибнув, он унесет с собой в могилу и Прю, придавало ему сил. Лишь мысль о ней побуждала его продолжать путь, даже несмотря на неимоверную боль, грозившую его уничтожить.
Нет. У него все получится.
Каким образом ему удалось подпрыгнуть и оказаться на балконе рядом с комнатой Молино, Шапель так никогда и не узнал. Казалось, будто чья-то невидимая рука подхватила его и поставила на место. Было ли дело в крови, которую он раньше взял у женщин в публичном доме, в его страхе за Прю или даже во вмешательстве Бога — или Сатаны, — но, так или иначе, он сумел добраться до комнаты священника.
Маркус Грей тоже находился здесь, и вдвоем они уже успели приготовить для Прю постель. При виде Шапеля Молино невольно перекрестился, а Маркус в ужасе уставился на него. Наверное, с обожженной кожей и дико сверкавшими глазами вид у него и впрямь был устрашающий.
Маркус подхватил Прю как раз в тот момент, когда Шапель без сил рухнул на ковер.
— Помоги ей, — взмолился он, обращаясь к Молино, а сам пополз на четвереньках в сторону огромного гардероба, стоявшего у противоположной стены. Это было единственное место, где он мог спрятаться от рассвета, лучи которого проникали в комнату, продолжая его обжигать. — Она была отравлена. Ядом Темпла. Ей нужна кровь.
Собрав остатки сил, Шапель протиснулся в шкаф, не обращая внимания на его содержимое, давившее со всех сторон.
— Спаси ее.
Молино кивнул, и Шапель понял, что старый друг его не подведет.
— А кто спасет тебя, мой друг?
Шапель не ответил. Он позволил себе взглянуть напоследок на Прю, такую хрупкую и бледную, лежавшую на постели в комнате священника. Маркус уже закатывал рукава, готовый поделиться с девушкой своей кровью. Когда все останется позади, Шапель непременно задаст Грею хорошую взбучку за то, что тот взял Прю к месту раскопок, не предупредив его. Очевидно, что молодой человек ему не доверял. Или же он хотел, чтобы Прю сама сделала выбор, пить ли ей из Чаши Крови или нет, если именно она находилась в погребе. Глупый, глупый мальчишка. Но с ним придется разбираться позже.
Шапель захлопнул дверь шкафа, погрузившись в благословенную темноту. Голова кружилась, в висках стучало. Все тело содрогалось от боли, но по крайней мере обжигающие лучи рассвета уже не могли его коснуться.
Единственным человеком, способным его спасти, был он сам. Чтобы выздороветь, ему придется полагаться на собственные силы и волю к жизни — в противном случае яд и рассветные лучи убьют его. Он должен был держаться, несмотря на то что смерть казалась сейчас желанным избавлением. И он будет держаться, ибо впервые после долгих столетий, в течение которых он не раз желал себе смерти, у него появилось то, ради чего стоило жить.
И Шапель хотел хотя бы еще один-единственный раз увидеть ее лицо.
Глава 13
— По-видимому, друг мой, в планы Бога входило сохранить тебе жизнь.
Как ни странно, Шапель не только понимал, но и от всего сердца соглашался со словами священника. Он не собирался умирать. Он не желал умирать. Впервые за многие столетия ему страстно хотелось жить, даже если это означало, что некоторое время придется терпеть поистине адскую боль.
Однако сейчас она почти стихла. Шапель провел большую часть дня в шкафу Молино, восстанавливая свои силы при помощи сна и темноты. Обитателям усадьбы сообщили лишь, что Шапель страдал от «аллергии» на солнечные лучи, однако это не могло помешать им то и дело стучать в дверь Молино, осведомляясь о его самочувствии.
Каждый раз, когда в комнату кто-нибудь заходил, его появление тотчас будило Шапеля, заставляя насторожиться, подобно дикому зверю. Это не слишком способствовало исцелению, так что в конце концов Молино на несколько часов покинул комнату. Он не только сообщил всем домочадцам последние новости о состоянии здоровья Шапеля, но и дал указания слугам не заходить в его комнату. Он даже запер дверь на засов, за что Шапель был ему бесконечно признателен. Было бы трудно объяснить окружающим его вид, не говоря уже об убийстве кого-либо из слуг мистера Райленда.
Все это время Молино присматривал за ним, как это часто случалось за долгие годы их знакомства. Иногда вид Франсиса поражал Шапеля — всякий раз, когда он смотрел на него, он ожидал увидеть все того же молодого священника, которого когда-то церковь приставила наблюдать за ним, словно он, Шапель, был каким-нибудь невоспитанным ребенком или экзотическим животным. Молино сумел убедить церковь, что его вместе с его друзьями-вампирами можно держать под контролем — все это время моля Бога, чтобы он оказался прав.
Молино был приставлен к нему сорок пять лет назад — энергичный молодой человек, внутри которого горел огонь Божий. Теперь же его темные волосы покрылись сединой, лицо стало морщинистым и утратило былой свет. Однако для Шапеля он по-прежнему оставался тем же молодым упрямцем, который смотрел на то, что другие считали демоном, сверху вниз, твердо веря, что Господь защитит его. Впрочем, Шапель очень быстро избавил его от этого представления. Он обнажил клыки, поверг юнца на землю и держал так, давая Молино возможность взглянуть в лицо собственной смерти.
Молино лежал под ним, уставившись на него широко открытыми глазами. Сердце его отчаянно трепыхалось. Затем Шапель вдруг почувствовал у своей груди острый конец деревянного колышка. Юноша оказался столь же бесстрашным, сколь и испуганным, и к тому же первым человеком за долгие столетия, который не только мог, но и готов был убить Шапеля, если в том возникнет необходимость. Уже одно это помогло молодому священнику завоевать уважение вампира, а впоследствии и его дружбу. И именно из-за этой дружбы Шапелю порой бывало так тягостно наблюдать за тем, как стареет Молино. Когда-нибудь священнику, как и любому смертному, предстояло покинуть этот мир, и Шапель знал, что ему будет очень не хватать друга. Возможно, конечно, что в его жизни появится другой слуга Божий, стремящийся по молодости лет доказать собственную силу и изгнать из него демона, но в ней никогда не будет второго Молино.
