Точно так же, как в ней никогда не будет второй Прю.
Теперь Шапель находился у себя в комнате, почти полностью оправившийся от действия солнца и яда. Молино вернулся с вестью о выздоровлении Прю, а также заверениями, что семейный врач Райлендов не станет даже пытаться осмотреть Шапеля.
— Как она чувствует себя сейчас? — осведомился Шапель, откинув одеяла на кровати. В комнате было темно, но он знал, что солнце уже клонилось к закату; и чувствовал, как блаженный покой постепенно овладевает его телом.
Молино подошел к окну и раздвинул занавески, впуская в комнату последние лучи уходящего дня. Шапель слегка поморщился, так как глаза по-прежнему оставались чувствительными, однако никакой боли не почувствовал.
— Мадемуазель Райленд, как ожидается, скоро полностью оправится после своего недавнего злоключения. Насколько я понимаю, этим вечером она присоединится к нам за ужином.
В груди Шапеля все сжалось. Сможет ли он сам присутствовать за ужином или нет, до сих пор оставалось неясным.
— Думаешь, я выгляжу достаточно представительным, чтобы появиться за обедом?
О том, как он выглядел со стороны, Шапель мог судить лишь по собственным ощущениям, а его высокий порог боли не всегда позволял дать надежную оценку. В зеркало же он смотрелся лишь в случае крайней нужды.
Священник улыбнулся:
— Твои щеки еще розовеют после ожога, но в остальном ты выглядишь вполне здоровым и очень мужественным.
Брови Шапеля изогнулись.
— Мужественным? Думаешь, дамы при моем появлении лишатся чувств?
Молино моргнул:
— Это что, шутка? Видимо, после всего случившегося ты и впрямь не собираешься умирать.
— Ну, тут нет ничего необычного, — отозвался Шапель, проследовав по ковру в сторону небольшой ванной комнаты, примыкавшей к спальне. Роузкорт мог похвастаться всеми самыми современными предметами роскоши, из которых Шапелю особенно пришлась по душе красивая глубокая ванна, в которой можно было принимать и душ.
— Мне хватило бы пальцев одной руки, чтобы сосчитать, сколько раз за последнее время ты снисходил до шутки.
Шапель остановился у дверей ванной комнаты:
— В самом деле? Не может быть.
Он и впрямь не мог поверить, что производил на окружающих такое мрачное, удручающее впечатление.
Молино кивнул:
— О да!
— И как только ты выносишь мое общество?
— Моего остроумия хватит на нас двоих.
Рассмеявшись, Шапель вынужден был с ним согласиться.
— В действительности, — начал его друг, смахивая ворсинки с рукава пиджака и старательно избегая при этом взгляда Шапеля, — с тех пор, как ты приехал в Роузкорт, ты стал сам на себя не похож. И эта перемена в тебе весьма… приятна.
Сорвав с себя запачканный халат, Шапель повернул краны и обнаженным залез в ванну. Вода, бурлившая вокруг его лодыжек, была приятно теплой. Из кувшина рядом с ванной он взял горсть трав, которые должны были способствовать заживлению его ран, и добавил их в воду.
— Ты думаешь, все дело в Прю?
Священник казался самим олицетворением невинности.
— А почему я должен так думать?
Потому, что Шапель знал сам: это было чистой правдой. Потому, что именно благодаря Прю он чувствовал себя живее, чем… чем когда бы то ни было.
— Очень скоро я снова стану прежним, так что не беспокойся. — Хотелось, чтобы эти слова прозвучали как можно беззаботнее, но ничего не вышло.
Молино заметно погрустнел:
— Именно это меня и беспокоит в первую очередь.
У Шапеля не нашлось что ответить.
Приняв ванну, Шапель вернулся в спальню, одетый в чистый халат из плотного черного шелка. Отдых в сочетании с ванной помог ему восстановить силы. Не было причин, почему бы ему не сойти вниз и не присоединиться к Прю — и, разумеется, к остальным — за обедом.
Он тщательно вытер волосы мягким, пушистым полотенцем. Нынешние времена испортили его и часто заставляли чувствовать себя избалованным, словно женщина. Теперь даже мужчины без стеснения пользовались душистым мылом. А ведь он еще помнил те годы, когда приходилось купаться в холодных ручьях, не имея под рукой ничего, кроме песка, чтобы соскрести грязь с кожи.
По правде говоря, ему даже нравилось это душистое мыло — оно пахло сандаловым деревом.
— Ты разговаривал с Маркусом? — осведомился он, заметив, что Молино все еще находится здесь, пристроившись в кресле у окна. Дневной свет уже почти угас, и закат представлял собой огромное оранжевое пятно на фоне фиолетового неба.
Священник с опечаленным видом кивнул:
— Да. Он позаботился о теле убитого человека.
Что ж, хорошо. Меньше всего они сейчас нуждались в том, чтобы местные власти шарили вокруг, задавая вопросы.
— И что он с ним сделал?
— Я не стал его об этом спрашивать потому, что не хочу знать. Он лишь заверил меня, что даже если тело найдут, на нем не осталось никаких улик, позволяющих связать его с Райлендами.
— Это все, что имеет для нас значение. — Раз тело находится за пределами Роузкорта, сыщики скорее всего решат, что несчастный был убит грабителями. — А что еще сказал тебе Маркус? Он его нашел?
— Святой Грааль? Пока нет, но мы с тобой знаем: это вовсе не означает, что его здесь нет. Надеюсь, его просто надежно спрятали.
Чаша Крови? Неужели Молино показалось, будто он спрашивал его о Чаше Крови?
— Нет, я имею в виду Святой Грааль. Маркусу удалось его отыскать?
Молино скрестил ноги. Движение явно причиняло ему боль, еще раз напомнив Шапелю о возрасте друга. Священник выглядел пожилым и очень усталым.
— Нет, мой друг. Боюсь, что нет.
Шапель сжал полотенце в руках с такой силой, что вода потекла по пальцам.
— Она уже знает?
Если это вообще было возможно, Молино постарел у него на глазах еще на несколько лет.
— Скорее всего нет.
Шапель отвернулся. Бедная, бедная Прю. Что же теперь делать?
— Я сам скажу ей. — Решение было принято мгновенно, каким бы неприятным оно ему ни казалось. — У Маркуса просто не хватит на это духа.
Маркус так отчаянно хотел, чтобы Грааль достался Прю, что даже дерзнул бросить вызов самому Шапелю. Без сомнения, юноша скорее предпочел бы умереть, чем сказать о неудаче.
— Это очень великодушно с твоей стороны.
У Шапеля вырвался горький смешок:
— Да, очень.
— Ты же спас ей жизнь, разве не так?
Шапель бросил на священника беглый взгляд через плечо:
