— Какая-то часть нас будет оставаться с тобой всегда — из поколения в поколение.
Матильда сдвинула брови, глаза ее увлажнились.
— Наши праправнуки узнают о нас благодаря Прю. Она будет рассказывать им о том, какими мы были. Боже правый, я почему-то об этом не подумала!
— И защищать их, — добавила Кэролайн. — Оберегать от всех бед.
Сестры строили планы на будущее, которые самой Прю даже не приходили в голову. С одной стороны, это глубоко трогало ее, вызывая благоговейный трепет, а с другой — пугало.
— Нет, это невозможно, — отрезала она, не желая, чтобы они заходили в своих надеждах еще дальше. — Шапель никогда такого не допустит. Я скоро умру, и нам всем придется с этим смириться.
— Возможно, — жестко произнесла Кэролайн. — Но это не должно нам нравиться.
Прю усмехнулась — резко и с горечью:
— Поверь мне, Каро, мне это нравится меньше всех.
Шапель чувствовал себя после ванны свежим, бодрым и полным предвкушения, когда крупными шагами переступил порог библиотеки, надеясь застать там Прю. Он только что получил послание от Молино. Священник сообщал, что благодаря нескольким нужным связям ему и Маркусу удалось напасть на след ордена Серебряной Ладони. Молино также надеялся привлечь к их поискам Бишопа. Тот уже несколько столетий занимался поисками чудовищ как среди людей, так и среди нечисти, и если кто-то мог выследить членов ордена, то только он.
Получив эти новости, которые не только принесли ему удовлетворение, но и сняли немалую долю бремени с его плеч, Шапель подошел к любимой женщине, которая уже поджидала его, расположившись на софе.
— Чем бы ты хотела заняться сегодня вечером?
Впервые за очень долгое время Шапелю хотелось быть среди людей. Когда Прю находилась рядом, он не боялся толпы. Когда кровь Прю текла в его жилах, он не чувствовал, что задыхается от окружавших его запахов жизни, надежды и страха.
Указав Шапелю место на подушке рядом с собой, Прю подняла на него глаза. Она выглядела уставшей, на тонкой коже под глазами проступали темные круги.
— Полагаю, сегодня нам лучше просто остаться дома.
Даже если бы она не выглядела такой хрупкой и утомленной, Шапель бы сразу догадался о состоянии ее здоровья по ее тихому голосу. Обычно Прю никогда не выражала желания «просто остаться дома». Напротив, при любой возможности она рвалась наружу, стремясь сделать и увидеть как можно больше. Ей нравилось наслаждаться жизнью во всей ее полноте, вызывая у него желание все время быть рядом с ней. Сердце и легкие Шапеля функционировали не так, как у обычных людей, но их реакция оказалась весьма схожей. Сознание того, что Прю была смертельно больна и, по всей вероятности, доживала свои последние дни, заставило грудь Шапеля болезненно сжаться, а сердце замереть. Шапелю показалось, что и ему самому осталось жить на этой земле совсем недолго. Если бы имелась хотя бы малейшая возможность, что в посмертном существовании они окажутся в одном и том же месте, он бы не колеблясь умер вместе с Прю.
Усевшись рядом с Прю, он взял ее стройную руку в свою. Пальцы у нее были холодными, и это немало его испугало.
— У тебя сегодня опять был приступ?
Как он сожалел сейчас, что не мог наблюдать за ней дни и ночи напролет!
Прю покачала головой. Темно-рыжие пряди вились локонами вокруг ее щек.
— Нет, просто я немного устала. Думаю, за последние недели я слишком переволновалась. Я к этому не привыкла.
Так ли это, или же тут крылось нечто большее? Шапель не почувствовал лжи в голосе Прю, но и совершенно правдивым его тоже нельзя было назвать. Ее запах также не выдавал ничего необычного.
— Ты уверена, что это все?
Ее пальцы сомкнулись вокруг его.
— Со мной все в порядке, Шапель. Честное слово.
Шапель предпочел ей поверить.
Он окинул взглядом полки в поисках книги, которая могла бы понравиться Прю. Его острый взгляд безошибочно различал названия даже с того места, где они сидели.
— Хочешь, я тебе почитаю?
Прю положила голову ему на колени. Все это время она не выпускала его руки, словно опасаясь, что он может ее покинуть. Однако Шапель не собирался этого делать еще очень долго. Если она пожелает, он останется до конца ее дней.
— Расскажи мне о своей жизни, — потребовала Прю, прикрыв глаза. — Это гораздо интереснее, чем любая книга.
Свободной рукой Шапель принялся вынимать шпильки из тугого пучка темно-рыжих волос. Ему нравилось любоваться ее распущенными волосами, когда они ниспадали на лицо и плечи. Их оттенок был таким ярким, таким живым — словно драгоценный шелк или тлеющие угольки.
— Я уже успел поведать тебе большую ее часть, — произнес он, вынимая очередную шпильку из пучка.
Прю улыбнулась, все еще держа глаза закрытыми.
— Пожалуй, маловато для шестисот лет.
Шапель тоже улыбнулся, хотя Прю и не могла этого видеть.
— Пожалуй. Поверишь ли ты, если я скажу, что тут особо нечего рассказывать?
— Да.
В ответ на ее дерзкое замечание у него вырвался смешок:
— Вот плутовка. И что же еще тебе угодно знать?
— Ты был близок со своими родными?
— Да, очень. — Он и сейчас хорошо помнил их лица, хотя с тех пор прошли века.
Тут глаза Прю открылись, и Шапель заметил в них печаль.
— Наверное, тебе было больно видеть, как они страдают и умирают.
— Да. — Он не собирался ей лгать. — Но тем более удивительно было наблюдать, как все новые и новые поколения вступали в жизнь и взрослели за ними следом.
— И тебе становилось от этого легче?
— В то время — нет, однако с годами боль ослабевает. Сейчас я вспоминаю о них только с нежностью.
— Но ты сам мне говорил, что видеть, как твои близкие уходят из жизни, было для тебя одним из самых тяжких испытаний.
— Да, верно. Эта боль предназначена для нас, Прю, а не для тех, кто уже покинул этот мир. Она должна ослабнуть со временем, иначе может довести до безумия.
Похоже, его ответ на какое-то время принес покой в ее душу. Прю умолкла, размышляя над его словами. Возможно, не стоило быть с ней столь откровенным, ведь это могло сделать мысль о превращении в вампира еще более привлекательной в ее глазах. Прю не понимала всех последствий подобного шага. Все, что она видела, — это возможность избежать смерти. Впрочем, разве не о том же думал сам Шапель, когда впервые обнаружил Чашу Крови?
— Ты боишься смерти?
Либо она умела читать мысли, либо их в ту минуту занимало одно и то же.
— Иногда, — признался он. — В то утро, когда я принес тебя из погреба, меня мучил страх, что я могу умереть прежде, чем представится случай увидеть тебя снова.
