Его хорошее настроение тут же исчезло.
— В чем дело?
— Я… я не думаю, что это удачная мысль.
— Но почему? Скоро ты убедишься, что я не только сам регулярно принимаю ванну, но и умею купать других.
Он намеренно делал вид, будто не понимает Прю, однако получалось плохо.
— Я не хочу, чтобы ты видел меня обнаженной.
От деланного смущения на лице его проступил румянец.
— Но ведь я уже видел тебя обнаженной, и не раз.
— Но не так.
Вздохнув, Шапель повесил галстук и пиджак на спинку кресла рядом с туалетным столиком, затем, закатав рукава, обернулся к Прю.
— Тебе незачем меня стесняться.
— А я и не стесняюсь. — В ее голосе было больше досады, чем жалости к себе. — Просто я не хочу, чтобы ты видел, какой уродливой я стала.
— Уродливой? — Шапель уселся на краешек постели рядом с ней. — Моя милая Прю, для меня ты всегда останешься самой прекрасной женщиной на свете.
— Но…
— Мы это уже обсуждали. — Его тон ясно давал понять, что спор окончен. Поднявшись, он откинул одеяла, подхватил Прю на руки и, не обращая внимания на протесты, отнес ее в ванную комнату. Затем усадил ее в обложенное подушками плетеное кресло. А сам тем временем повернул краны — и в ванну потекла горячая вода. Шапель вынул затычки из нескольких флакончиков, принюхиваясь к каждому, пока не подобрал аромат, показавшийся ему идеальным, и воздух не наполнился запахом жасмина.
Когда ванна была уже почти полна, Шапель помог Прю снять рубашку и шаль. Она в ужасе увидела на белой ткани рубашки кровь, однако Шапель этого не заметил или же сделал вид. И в том и в другом случае Прю любила его за это еще больше.
Она также любила его за то, что он продолжал смотреть на нее как на прекраснейшую женщину, которую когда-либо видел. Уже одного этого было достаточно, чтобы у нее защипало глаза от слез. Как он мог ею любоваться, когда Прю сама понимала, что выглядит ужасно?
Шапель между тем снял рубашку, открывая одобрительному взору Прю совершенный торс. Вот уже много дней она не испытывала ни малейшего желания заниматься любовью, однако от одного этого вида по телу пробежала легкая дрожь.
— Я могу и сама залезть в ванну, — заявила Прю, когда Шапель снова поднял ее на руки.
— Зачем, когда я могу сделать это за тебя? — Его губы изогнулись в улыбке, когда он опустил ее в благоухающую воду. У Прю вырвался удовлетворенный вздох. Ощущение было таким приятным. Прю вытянула ноги, положив голову на полированную эмаль и прикрыв глаза.
Однако Шапель, судя по всему, решил, что его работа еще не завершена. Прошло менее минуты, и Прю почувствовала легкое прикосновение намыленной ткани к своей груди. Она открыла глаза.
— Уж не собираешься ли ты сам меня мыть? Знаешь, я ведь не инвалид.
Это прозвучало резче, чем ей самой того хотелось. Лицо Шапеля осталось невозмутимым.
— Да, знаю. Я делаю это ради себя.
— Что ты имеешь в виду?
— Я — крайне эгоистичное создание. Я хочу, чтобы ты хотя бы ненадолго принадлежала мне одному. Теперь же ты полностью в моей власти.
Прю устало улыбнулась:
— Опять ты со своими недостойными замыслами!
Шапель провел следующие полчаса, старательно отмывая каждый дюйм ее тела. Если вид Прю и вызывал у него тревогу, он ничем этого не выдал. Затем он вымыл ее волосы, и они снова показались ей легкими и живыми. Он насухо вытер Прю и помог облачиться в чистую рубашку, полукорсет и более плотную шаль. Прю уже давно не могла носить обычный корсет или вечернее платье. Даже если бы не растущая опухоль, для большинства своих нарядов она стала слишком худой. Но родные вряд ли станут обращать внимание на то, во что она одета.
Шапель удивил Прю еще больше, уложив ее волосы на затылке в пучок и заколов их шпильками.
— Пожалуй, я уволю горничную и возьму на ее место тебя, — заявила Прю в восхищении.
Он запечатлел короткий, но жаркий поцелуй на ее шее, одновременно заканчивая застегивать свой пиджак.
— Что ж, я согласен.
Прю все еще улыбалась, когда Шапель отнес ее в столовую, где уже ждали остальные. Все были настолько счастливы видеть ее, что не обращали внимания ни на ее одежду, ни даже на ее слабость, заставившую прибегнуть к помощи Шапеля. В тот момент Прю чувствовала себя лучше, чем когда-либо, и жизнь казалась на удивление прекрасной.
Обед оказался очень вкусным, и Прю постаралась съесть сколько возможно, хотя и не очень много. Большую же часть времени она прислушивалась к разговорам за столом. Возможно, почти все они не отличалась глубиной, а веселье могло показаться напускным, но Прю понимала, что родные старались ради нее, и еще больше любила их за это. Даже ее зятья поддались общему настроению, рассказывая разные забавные истории и отпуская шутки, часто в адрес самой Прю. Шапель присоединился к ним, и хотя между ним и отцом Прю все еще проскальзывало некоторое напряжение, оба старались по мере сил исправить положение. Шапель тоже не избежал насмешек, и Прю было приятно сознавать, что семья приняла его как родного. Возможно, если она его попросит, он будет присматривать за ребенком Кэролайн, чтобы тот рос в безопасности.
Какая сентиментальная, но все же романтическая мысль — что Шапель будет присматривать за семьей Прю в течение последующих пяти поколений или больше, потому что его сердце будет все еще полно ею. Эта мысль наверняка заставила бы Прю рассмеяться, если бы она принадлежала кому-то еще. Сейчас же вместо этого она смеялась над каким-то замечанием своего зятя Джеймса по поводу маленького роста Джорджианы долго и заразительно, чего с ней не случалось уже очень давно.
Прю все еще хохотала, когда внезапная острая боль пронзила ее, словно лезвием бритвы. Приступ оказался настолько сильным, что он буквально выбил ее из кресла, она не успела ухватиться за краешек стола и рухнула на пол.
Шапель подскочил первым, хотя и сидел по другую сторону стола. Без сомнения, он преодолел разделявшее их расстояние одним прыжком. Заметили ли это ее родные или же были слишком потрясены и подавлены, глядя, как она корчится на полу?
Шапель подхватил Прю на руки — осторожно, но она все же слабо вскрикнула.
— Прю?
Боже, до чего же тягостно ей было слышать столько уязвимости в его голосе. Он был ее защитником, ее вампиром. Ему следовало быть сильным. Гораздо сильнее ее самой.
Знакомые черты Шапеля расплывались перед взором Прю.
— Отнеси меня в мою комнату.
Глава 22
Три дня.
Три дня ожидания, в течение которых Прю то приходила в себя, то снова погружалась в бессознательное состояние. Она умирала, и Шапель не знал, успеет ли попрощаться с ней и суждено ли ему снова услышать ее голос.
