Глядя на Норта снизу вверх, она заулыбалась, словно он польстил ей. С какой легкостью она встроилась в их игру!
— Разве ты не этого хотел?
— Этого. Только вот разговаривать в танце трудно.
— Разговаривать? — У нее дрогнули ресницы. — О чем нам говорить?
Издевается! Она любит издеваться над ним. Всегда любила.
— Ну, например, что ты поведаешь Спинтону, когда он поймет, что ты уже не девственница?
О потрясении сказали лишь глаза, выражение лица не изменилось.
— Не время и не место сейчас задавать такие вопросы. Они вновь пошли по кругу, их шаги были идеально синхронны.
— Значит, ты собираешься скрыть это от него? Лицо у нее оставалось безмятежным, но голос — сплошной лед:
— Именно так я и сделаю.
— А если он догадается? — Норт снова вонзил шпильку. Точно так же, как в детстве, когда изводил ее до тех нор, пока она не начинала отвечать тем же или не ударялась в слезы. Он терпеть не мог ее слез.
— Не догадается.
— Откуда ты знаешь?
У нее на щеках появился румянец, но тон так и остался ровным и спокойным:
— Потому что я уверена, у него нет никакого понятия, как женщину лишают невинности.
Возможно. Мало кто среди знакомых Норта имел дела с девственницами, во всяком случае, до женитьбы. К распущенности относились отрицательно почти на всех уровнях общества. У Норта все любовницы, за исключением Октавии, были искушенными женщинами. Ему нравилось, когда любовница тоже получает удовольствие от постели, а не боится ее.
— Если он все поймет, ты скажешь ему про меня? Взгляд у нее прояснился, а чувственный рот тронула довольная улыбка.
— Ты ревнуешь.
— Ни в коем случае! — И кто кого сейчас задел?
— Нет, ревнуешь. Ревнуешь к Спинтону. Наверное, боишься, что он как любовник будет лучше тебя?
Норт насупился. Получать от нее сдачу он тоже ненавидел.
— Ох, Норри, — покачала головой Октавия. — Тут нечего стыдиться. Мне кажется, это очень естественно, если помнить о нашей дружбе и наших отношениях. Представляю, что я почувствовала бы к какой-нибудь женщине, если бы вдруг узнала, что ты на ней женишься.
От этой мысли ему стало спокойнее.
— Сомневаюсь, что у тебя будет такая возможность.
Юбка Октавии волнами закрутилась вокруг его ног. Они как раз выполняли вращение.
— Почему нет?
— Потому что я не собираюсь жениться. Она нахмурилась:
— Не говори глупостей.
Глупостей? Это всего лишь здравый смысл. Что же тут глупого?
— Женщина, которая выйдет за меня, окажется в уязвимом положении из-за особого рода моей работы. Какая женщина согласится с этим?
— Та, которая любит.
Сердце от таких слов подпрыгнуло.
— Только согласится ли женщина, которая любит, сидеть и спокойно смотреть, как я раз за разом влезаю в опасные переделки? Я не посмею попросить ее смириться с такой жизнью.
— Поменяй свою жизнь.
Норт засмеялся. Получилось как-то горько.
— Тогда я должен любить ее больше, чем работу. Еще нужно встретить такую женщину. — Двенадцать лет назад этот ответ мог быть другим.
Ее кобальтовые глаза наполнились искренним сочувствием, что Норту не понравилось.
— Ну, может, как-нибудь…
— …повезет, — добавил он.
— Ты заслуживаешь того, чтобы любить и быть любимым, Норри.
— Ты тоже, Ви. — Он не стал договаривать мысль. Так или иначе, Октавия поняла. Конечно, поняла. Она знала его лучше, чем кто-либо другой.
— Спинтон — хороший человек.
— Но ты его не любишь. — Давай, давай, вставь шпильку!
Октавия пожала плечами:
— В обществе это не редкость. Кроме того, он мне нравится.
— Такой обмен на его жертвенность может показаться графу неравноценным. — Ему не удалось избавиться от яда в голосе. Какой мужчина удовлетворится тем, что только «нравится»?
Она слегка обмякла у Норта в руках, словно вдруг почувствовала страшную усталость. Словно признала поражение. Это ему тоже не понравилось.
— Чего ты от меня хочешь, Норри?
— Правды. Ты можешь лгать кому угодно, даже самой себе. Но только не лги мне.
Октавия холодно сверкнула глазами, хотя оставила улыбку на лице для тех, кто наблюдал за ними.
— Можешь не сомневаться, я выйду замуж за Спинтона. Понятно, что он заслуживает лучшей женщины, чем я, но он с этим не согласен. Он хочет этого брака так же, как его хотел дед. Я стану графиней и исполню клятву.
Она считает, что Спинтон заслуживает лучшей женщины? А разве такая есть? Да, пожалуй, есть та, которая подходит ему больше, чем Октавия.
— Однажды ты пообещала мне, что мы навсегда останемся друзьями.
— Мы и останемся.
Норт проглотил комок в горле.
— А еще ты обещала, что всегда будешь моей. Ее взгляд смягчился.
— Так и будет.
— Нет, не будет. Ты стала какой-то другой. Моя Ви собиралась жить по своим собственным законам. Она не играла по чужим правилам.
В ее синих глазах он словно увидел, как от его удара ее сердце разлетелось на куски, будто фарфоровая чашка, выброшенная в окно со второго этажа.
— Может, я и живу по чужим правилам. Только неужели это хуже, чем обманывать себя, как ты? Твой мирок безопасен и удобен, Норт. Но рано или поздно тебе придется вернуться в реальный мир.
У Норта заколотилось сердце.
— Октавия… — Но конца не последовало. Музыка закончилась, и Октавия высвободилась из его объятий. Норту пришлось проводить ее к Спинтону и отойти в сторону, чувствуя на сердце такую тяжесть, которую давно не испытывал.
На следующие два вечера Норт превратился в тень Октавии. Куда бы она ни пошла, на каком бы балу ни присутствовала, Норт был там. Иногда они могли перекинуться парой фраз, иногда — потанцевать, но он постоянно наблюдал за ней. И не сомневался, что другие отмечают направление его взглядов.
Им не приходилось оставаться наедине, но она остро, словно голой спиной, ощущала его присутствие.
Они не напоминали друг другу о словах, сказанных на балу у Хавершемов. В этом не было смысла. Ничего не изменилось. Ни он, ни она не собирались менять свою жизнь только из-за того, что им не нравился выбор, сделанный другим. Но то, что они молчали об этом, совсем не означало, что Октавия не вспоминала о том танце и о том разговоре. Глупости, услышанные по поводу ее невинности, она отвергла как проявление мужской ревности. Просто Норту, как и большинству мужчин, не нравилось, что кто-то еще претендует на территорию, которую он считал своей. Не важно, что он оставил ее много лет назад.
