– Царевич! – Собственный крик вернул
ей способность двигаться. Не помнила, как слетела с лестницы, как оказалась во
дворе. И тут снова подкосились ноги при виде Арины, которая стояла на коленях и
поддерживала голову лежащего на земле Димитрия.
Горло его было в крови. Рядом, на земле, лежал
окровавленный нож, а чуть поодаль, озираясь затравленно словно волки, стояли
Битяговские с Качаловым да Оська Волохов, которого все силилась прикрыть собой
Василиса…
* * *
Спустя немалое время прибыли из Москвы
расследователи во главе с князем Василием Ивановичем Шуйским. Принялись
расспрашивать народ.
Выходило, что дело было так: когда мамка
Василиса вывела царевича во двор, к нему подошел Осип Волохов и сказал:
– Дивно хорошо у тебя ожерелье новое,
царевич. Дай-ка погляжу.
Мальчик вскинул голову, красуясь. В это время
Осип резко тряхнул рукой, и из рукава его высунулся нож, которым он и чиркнул
по горлу царевича. Тот упал, как стоял, заливаясь кровью… Кормилица Арина
Жданова бросилась к нему, прижала к себе и принялась кричать, взывая о помощи.
Осип же и Битяговские рвались к нему с ножами и пытались оттащить Арину.
На крик из дому выскочили царица и ее родня.
Суматоха поднялась страшная! Брат царицы Афанасий схватил царевича – никто не
мог понять, жив мальчик или уже мертв, – бегал с ним туда-сюда. Марья же
Федоровна словно обезумела. Вместо того чтобы оказать помощь сыну, она схватила
валявшееся в стороне полено и принялась что было мочи охаживать Василису
Волохову. Потом упала без чувств. Битяговские и Волоховы с Качаловым кинулись
было бежать, однако в ворота ворвался народ.
Оказывается, тревогу поднял Огурец, пономарь
церкви Спаса, который в эти минуты стоял на колокольне и видел оттуда все, что
происходило на царском дворе. Он и ударил в набат.
Суматоха на царском дворе воцарилась
необычайная! Когда люди несколько угомонились, вышло, что спешно унесенный в дом
царевич умер от потери крови. В тот же день погибли и Битяговские с Качаловым и
Осипом Волоховым. Всех лиходеев забил до смерти народ.
Ко времени приезда следователей царевича уже
похоронили. Могилку его князь Шуйский видел, ну а трупа, конечно, видеть не
мог. Все, что князю оставалось, – это снять допросы со всех
присутствующих. Что он и сделал со всем тщанием. Опросил десятки горожан,
селян, жильцов, слуг, холопов… Не снял допроса только с царицы Марьи Федоровны
и брата ее Афанасия. Царица-де лежала в горячке, ну а Афанасий Нагой куда-то
безвестно отлучился и воротился в Углич только в последний день работы
следователей. К тому времени князь Шуйский уже сделал вывод из происшествия.
Выходило, что дети играли в тычку острыми ножами, царевич взял да сам себя и
поранил. Ведь известно, что он страдал черной немочью, вот тут и случился, на
беду, такой припадок. Битяговские, нарочно присланные следить за порядками в
угличском дворце, кинулись к мальчику на помощь, но глупая нянька Арина
Жданова, по бабьему своему неразумению ни в чем толком не разобравшись, подняла
крик и устроила переполох. Царица и ее родичи приняли Битяговских, Волоховых и
Качалова за лиходеев и учинили с ними расправу – вместо того, чтобы подать
помощь раненому. Неудивительно, что он умер от потери крови. То есть виновных и
искать не надобно – виновны во всем одни только Нагие. Они за царевичем
недосмотрели, по их наущению погубили безвинных людей. Им за все и ответ
держать!
Такой доклад был срочно отправлен в Москву, к
царю Федору Ивановичу (читай – к его шурину Борису Федоровичу). Почти
незамедлительно после этого прибыл государев гонец с распоряжениями покарать
всех примерно.
Марью Федоровну постригли насильственно и в
закрытом возке увезли в Выксунский монастырь. Нагих сначала пытали в темницах и
застенках, добиваясь признания, что царевич убил себя сам (эти глупые люди
почему-то никак не желали соглашаться с выводами следователей и самого князя
Шуйского, все пытались обвинить Битяговских!), а потом разослали по дальним
монастырям и селениям – под самый строгий надзор властей. Двести обывателей
Углича погибли под пытками, множеству народа урезали языки, большинство
населения было приговорено к ссылке в Пелым. Пока осужденные собирались, первым
в Сибирь отправился колокол церкви Спаса, включенный в огульную опалу угличан.
За то, что возвестил о нападении на царевича.
В Москве, впрочем, ходили слухи, что истинную
правду о случившемся в Угличе знает только князь Шуйский.
На самом же деле знал ее один человек –
Афанасий Нагой. Но не сказал он этой правды ни под пытками Шуйскому – из
ненависти к Годунову, ни даже сестре своей Марье Федоровне – из жалости к ней.
Кое-что мог бы еще порассказать об этом деле Еремей Горсей, англичанин, живший
тогда в Ярославле, но его уж точно никто не додумался спросить! Так и пошла
весть по земле русской: умер-де в Угличе царевич Димитрий.
Умер. Нету его больше. Царство ему небесное!
Аминь.
Апрель 1601 года, Польское королевство, Самбор, замок Мнишков
Даже если бы странный монах, называвший себя
царевичем Димитрием, не влюбился с первого взгляда в дочь сендомирского
воеводы, он едва ли нашел себе союзника лучшего, чем пан Юрий Мнишек. В
переводе на русский «мнишек» означает «монашек», и человек, который любит
задумываться о разных чудесных совпадениях, может усмотреть здесь перст судьбы:
мнишек помогает монаху!
В Польском королевстве Мнишки жили не столь уж
давно. При Сигизмунде I некий чех по имени Николай Вандолин Мнишек пришел в
Польшу из Моравии, женился на дочери русского воеводы Каменецкого и получил
звание коронного подкомория – говоря по-русски, спальника. Сыновья его, Николай
и Юрий, уже служили при дворе Сигизмунда-Августа, и младший, Юрий, вошел к
королю в особое доверие.
Пану Юрию было в описываемое время около
пятидесяти лет, однако никто не посмел бы назвать его не только старым, но даже
и пожилым человеком, потому что в поле, на охоте или в бою, а также в бальной
зале этот невысокий плотный шляхтич мог дать фору любому молодому кавалеру. У
него были игривые глаза, вкрадчивый голос, прихотливый ум, приятные манеры – и
неуемная жажда авантюр. В молодости его чувствительное сердце более всего было
склонно к любовным авантюрам, и вот именно этим он и потрафил бывшему королю.
