Она впервые задумалась о том, что уже совсем
скоро, недели через две, будет отпразднована их с Димитрием свадьба и их
многолетние однообразные отношения – пылкие с его стороны и прохладные с ее –
должны будут совершенно измениться. Они станут супругами, возлягут на ложе, и
Марианна узнает, что такое мужская любовь…
– Барбара, – пробормотала она с
усилием, – скажи…
Барбара насторожилась. Она чувствовала
настроение госпожи так же безошибочно, как птицы чувствуют непогоду. И,
кажется, понимала, о чем сейчас пойдет речь…
Она в первую минуту была изумлена, услышав
слова панны Марианны:
– Барбара, скажи… Что говорят люди о моей
сестре?
– О вашей сестре? Что говорят люди о
вашей сестре?! О пани Вишневецкой?
– Ну да, да! – нетерпеливо
воскликнула Марианна. – Что говорят о ней?
Барбара недоумевающе вскинула брови и вдруг
понимающе кивнула. Так вот оно что…
– Ох, сударыня, – дипломатично
пожала плечами Барбара, – вы же знаете, что я никогда не прислушиваюсь к
сплетням.
Марианна подавила смешок: более завзятой
сплетницы, чем Барбара Казановская, она в жизни не видела. Потому ей и не было
скучно с Барбарой, что и сама панна Мнишек втихомолку питала склонность к этому
старому как мир развлечению благородных и вовсе не благородных дам.
– Я могу только сказать то, что сама
думаю на этот счет, – продолжила Барбара, дождалась поощряющего кивка от
госпожи, а потом ее не надо было ни поощрять, ни подгонять, а ежели бы Марианна
пожелала остановить свою подругу и наперсницу, то ей пришлось бы приложить для
сего немалые усилия. Впрочем, она и не собиралась останавливать Барбару!
– Конечно, не слишком хорошо, когда у
супружеской пары так долго нет детей. Это свидетельствует либо о нездоровье,
либо о неладах между мужем и женой. А ежели судить по тому, что пан Константин
не пожелал, чтобы пани Урсула сопровождала его в этом путешествии, речь идет
именно о неладах. Это печально, сударыня, потому что пани Урсула и хороша, и
умна, однако… увы, Бог не дал ей того, что непременно должно быть в каждой
женщине: умения не только поймать, но и удержать при себе мужа. Видите ли, моя
дорогая, мужчины – странные создания. Они женятся на невинных скромницах,
однако втихомолку желают, чтобы на супружеском ложе те вели себя как истинные
блудницы. Вот возьмите хотя бы Стефку Богуславскую. Ей будет трудновато
отыскать себе мужа, однако не сомневаюсь, что, упрекая ее днем за легкомыслие,
ночью он будет в восторге от своей супруги!
– Но я не Стефка! – строптиво
вскинула голову Марианна. – И вертеть мужа в постели, как пирожок на
сковородке…
Барбара с особым интересом взглянула на панну.
Ого! Вот это да!
– Нет, моя радость, – ласково
сказала она. – Это вам придется вертеться, как будто вас припекло, если вы
захотите доставить удовольствие супругу и получить его сами!
– Сама?! – Марианна от изумления
округлила свои красивые серые глаза. – Ты хочешь сказать… Да разве
удовольствие в браке существует не только для мужчин?!
– Рада вам возразить, – не
удержалась от смеха Барбара. – Не только, отнюдь не только! Нужно лишь
уметь его получать!
– Я… я, наверное, не сумею, – глухо
прошептала Марианна, опуская голову. – Я… ничего такого не умею, я умею
только… Я боюсь, Барбара!
– Ах, моя маленькая девочка! –
прошептала гофмейстерина, расчувствовавшись чуть ли не до слез. – Я
понимаю. Вы умеете только мучить мужчин своей красотой и холодностью, но давать
им радость вы не научены. И вы боитесь, что ваш супруг разочаруется в вас и
станет искать утешения в других объятиях?
Барбара понимала, что выражается слишком
прямолинейно, что ее откровения могут быть оскорбительны для Марианны, однако
именно откровенность была тем лекарством, которое вылечит ее госпожу.
– Панна, – прошептала она
вкрадчиво, – конечно, лучше всего было бы попробовать… Вы понимаете?
Получить некий урок… Нет ли здесь мужчины, который был бы вам приятен? Уверяю
вас, что ваша девственность будет сохранена: это будет просто как игра, как
урок, как репетиция актрисы перед действом…
Она ожидала взрыва возмущения, однако Марианна
только хихикнула.
– Ты шутишь, Барбара! Надо было думать об
этом раньше! Здесь ведь совершенно невозможно сохранить даже подобие тайны.
Конечно, все это очень забавно…
Глаза Марианны на миг затуманились, и Барбара
уставилась на нее с алчным любопытством. Матка Боска, ее госпожа, ее
неприступная госпожа думает о каком-то мужчине! О ком? Может быть, о своем зяте
Вишневецком? О пане Стадницком? О Любомирском или Балле? Да мало ли тут
пригожих панов! А вдруг… а что, если она думает про несусветного красавчика
Янека Осмольского?!
Тут Марианна, словно почуяв мысли
гофмейстерины, зябко передернула плечами и выпрямилась.
– Нет, – сказала она с той прежней
сухостью, которая всегда была свойственна ее голосу. – Нет, Барбара. Все
это безумие. Никаких уроков! Придумай что-нибудь другое, чтобы я могла быть
уверена в любви ко мне мужа. Пойми: Россия – безумная страна. Здесь принято
заточать неугодных жен в монастыри или вовсе уничтожать их. Я слышала о бабке
моего Димитрия, Елене Глинской. Чтобы жениться на ней, великий князь Василий
Иванович заточил в монастырь свою супругу Соломонию Сабурову. Я совершенно не
хочу, чтобы мне хотя бы отдаленно грозила такая участь. Я хочу остаться для
моего мужа единственной! Ты понимаешь?
– О да, панна, – покладисто кивнула
Барбара. – Я понимаю. Тогда – что? Тогда нам остается единственный выход!
– Какой?
– Найти какую-нибудь знахарку…
– Знахарку? Ты хочешь сказать,
ведьму?! – ужаснулась воспитанница иезуитов.
– Ведьму, колдунью – назовите ее как
угодно! – воскликнула Барбара. – Главное, чтобы она готовила
приворотные зелья!
И прикрыла себе рот рукой, убедившись, что
говорит чрезмерно громко.
Однако Барбара принялась осторожничать
чересчур поздно. Стефка, Стефания Богуславская, камер-фрейлина панны Марианны,
разбиравшая в соседней комнате наряды госпожи и откладывавшая в сторонку те,
которые нуждались в чистке после долгого пути, слышала весь этот разговор.
Когда прозвучали последние слова, она так и
замерла, прижав к груди бархатную юбку панны Марианны.
