– Доколе вы будете смуты заводить и
причинять беды своей земле? – спросил, не скрывая злобы. – Она и так
исстрадалась; что же, вы хотите довести страну до конечного разорения, пытаясь
свергнуть государя, при котором она наконец-то успокоилась? Вспомните Годунова
и его наемников, как они истребили знатные роды в земле нашей и овладели
неправедно царским престолом. Какую кару земля понесла! Меня одного сохранил
Бог и избавил от смертоносных козней, а вы ищете меня погубить, всякими
способами стараетесь произвести измену. В чем вы можете обвинить меня,
спрашиваю я вас? Вы продолжаете уже второй год твердить, что я не истинный
Димитрий; но обличите меня – и тогда вольны будете лишить меня жизни. Моя мать,
ее братья, Богдан Бельский свидетели, как все со мной происходило Божьим
промыслом и человеческим исполнением. Как могло статься, чтобы кто-нибудь, не
будучи истинным царем, овладел таким могущественным государством без воли
народа? Бог не допустил бы этого. Я жизнь свою ставил в опасность не ради
своего возвышения, а затем, чтобы избавить от бед народ, впавший в крайнюю
нищету и неволю под управою и гнетом гнусных изменников. Меня к стезе моей
призвал Божий перст! Могучая рука Провидения помогла мне овладеть тем, что мне
принадлежит по праву. И вот я вас спрашиваю: зачем вы зло умышляете на меня?
Говорите прямо, говорите свободно предо мною: за что вы меня извести хотите?
Какое-то время царила тишина. Пахло свежей
медвежьей кровью, пахло страхом и ненавистью. Потом воздетые к небу зады
зашевелились, люди начали подниматься. Введенные во двор Басмановым и верные
ему стрельцы ощетинились алебардами, но Димитрий махнул рукой – и оружие было
опущено.
– Навел ты на нас иноземцев! – вдруг
выкрикнул какой-то молодой стрелец, но тотчас ошалел от собственной храбрости и
примолк.
Однако начало было положено. Дерзость ведь
заразительна – так же, как и трусость.
– Навел-таки! – поддержал его и
другой стрелец – постарше, поосновательнее первого крикуна. И он не кричал, а
словно бы мягко укорял царя.
– Наше государство долго было для Европы
заповедною и дикою землею. Говорят про нас, что даже птицам трудно было сюда
летать, – проговорил Димитрий. – Мол, по улицам у нас медведи ходят и
на людей кидаются. А много вы медведей видели в жизни своей? Небось только вон
того. – Он небрежно кивнул на еще дымящуюся кровью тушу зверя и продолжил:
– Вспомните, ведь если какой торговец приезжал сюда, то не иначе как принятый
на царское имя, и ехал он за приставами. А теперь даже мелким шинкарям въезд
открыт. Чем это неладно? От торговли страна богатеет и людям веселее живется. Я
не хочу никого стеснять, мои владения для всех во всем должны быть свободны!
– А ляхи, коих ты сюда без счета
нагнал? – вмешался третий стрелец. – Знаешь, какие слухи ходят о том,
что ты им посулил отдать? Всю страну разграбишь…
– Знаешь загадку: ног нет, а ходят,
кулаков нет, а наповал бьют? – спросил Димитрий.
– Не, не знаю, – растерялся
стрелец. – А что это?
– Слухи! – усмехнулся
Димитрий. – Те самые, которым ты веришь. Тошно на вас смотреть: мужики, а,
словно старые бабы, занимаетесь лжами, баснями и сказками. Ну назови хоть одну
волость, хоть одно княжество, которое я ляхам отдал! Молчишь, потому тут и
сказать нечего. Ни пяди русской земли я никому не отдал и отдавать не
собираюсь. И вот что еще… Сам посуди: пришел я в Польшу нищ и наг, а ушел
оттуда с огромным войском. На чьи деньги это все было устроено? На ляшские,
верно? То есть пока что я с Польши потянул немало, а не она с меня. Ну а что
сулил им много… Так ведь на то поговорка есть: пока тонут, топор сулят, а как
вытащат, топорища жаль.
Стрельцы засмеялись. Это было им понятно:
пообещать, но не выполнить, особенно если речь идет о ненавистных ляхах. Да
этот царь не так прост, как кажется! Такой царь им по нраву.
Димитрий же в это мгновение порадовался
собственной предусмотрительности, что не взял на нынешнюю встречу со стрельцами
никого из своих польских друзей. Вообще из иноземцев был только Маржерет со
своими алебардщиками, а на них можно положиться: будут немы как могила. Прежде
всего потому, что понимают только пяток-другой русских слов, не больше:
«Стреляй! Коли! Смирно! Отставить!» – ну и всякое такое.
– Говорят, польской девке несметные
богатства шлешь! Еретичке, богоотступнице! – донесся новый выкрик, и тут
собравшиеся могли заметить, что глаза царя впервые блеснули гневом.
– Отчего ж это она богоотступница? Она от
своего латинского Бога не отступила, сохранила веру в него. Вот когда приедет и
примет нашу веру… А между тем я убежден, что латинская вера такая же, как наша.
Латины ведь тоже во Христа веруют.
Еще кто-то открыл рот, желая прервать царя, но
Димитрий не собирался углубляться в церковные догматы.
– А что до подарков… – сказал задумчиво,
переводя разговор подальше от опасных поворотов. – Она ведь невеста моя.
Вот вы небось на ярмарке своей невесте купите и бусы, и колечко, и серьги, и
яблочко наливное, и пряник-медовик. Ну и я своей невесте шлю подарки. Только,
братцы, уж не взыщите – кесарю кесарево… – И он развел руками с таким потешным
выражением, что стрельцы засмеялись. Ну нельзя же, в самом деле, взыскивать с
государя за то, что он не покупает своей невесте дешевые бусы на ярмарке!
– А вот еще что сказать хочу… –
заторопился тот стрелец, который говорил основательнее всех. – Сказывают
знающие люди, ты нас хочешь в чужие земли вести воевать. Это отчего ж? Мы на
это не согласны – Бог весть где головы складывать!
– А на что ж вы, господа служилые люди,
согласны? – сладким голосом вопросил Димитрий. – На печи лежать да
чтоб баба под боком? Сладко есть, хмельно пить? И против царя своего бунты
бунтовать? На сие вы согласны? А ведь это участь крестьянушек, а не служилых.
Вспомните, как в народе сказано: кто с дерева убился? – бортник; кто в
реке утонул? – рыболов; кто в поле лежит? – служилый человек…
Судьбина ваша такова – в поле лечь во славу отечества. В чужом поле – во славу своего
отечества. Да, поведу вас воевать! Татарию воевать, это уж непременно. Завоюю Азов,
освобожу от турок Крым и возьму в плен татарского царя. Самое время ему у нас
на цепи посидеть!
Стрельцы одобрительно зашумели. Они осмелели,
разошлись, из толпы слышались еще какие-то вопросы, но Димитрий непрестанно
ловил на себе тревожные взгляды Басманова и Маржерета и понимал, что игру со
стрельцами пора заканчивать. Он приободрил их, внушил доверие к себе – но
довольно. Теперь пора вернуться к тому, ради чего он их тут всех собрал.
