К великому изумлению Марины, эти простые слова
возымели действие. Может быть, потому, что уж очень грозно выглядел Никита,
изготовившийся защищать Стефку с оружием в руках. Видимо, он обладал немалой
властью среди своих, потому что даже самые рьяные нападающие отступились и
отошли от девушки, не особенно бранясь при этом, молча признавая право Никиты
на красивую паненку. Да и других девушек было вокруг предовольно – не
сопротивляющихся, сломленных страхом и болью…
На их измученные тела Марина старалась не
смотреть, к тому же ее внимание было поглощено Никитой и Стефкой.
Выронив саблю, девушка почти упала в объятия
своего спасителя, однако, против ожидания, он не прижал ее к себе, а
придерживал на расстоянии вытянутой руки. Потом вдруг резко повернул спиной к
себе и толкнул так, что Стефка оказалась стоящей на четвереньках. Она
взвизгнула, забилась, однако Никита заломил ей руки за спину и держал крепко.
– Егорка! – крикнул он вдруг, и от
толпы, суетившейся вокруг других девушек, отделился парень – совсем еще
молодой, с юношеским пухом на щеках. Его веснушчатое лицо было красным, но вид
он имел несколько смущенный.
– Отведал польских блудниц? –
спросил его Никита.
– Нет еще, – простодушно ответил
юнец. – Мужики в такой раж вошли, что не пробьешься.
– Ну так возьми ее, – предложил
Никита, встряхивая Стефку так, что она взвыла от боли в вывернутых
руках. – Эх и сладкая девка! А уж на какие причуды горазда! Не прогадаешь!
– Что ж ты, Никита, говорил, будто она
твоя? – озадачился Егорка. – А теперь мне ее отдаешь… Раздумал, что
ли, еть свою шлюху?
– Ничего не раздумал, – успокоил его
Никита, – только ведь это одни наши русские бабы с одним мужиком спят. А
польские блудницы – они знаешь каковы? Им одного мужика мало, им зараз двух
подавай.
– Это как же? – озадачился
Егорка. – Чай, у всякой бабы между ног только одна лазейка, куда ж тут
двоим соваться?
– Сейчас узнаешь, – обещающе
улыбнулся Никита и приказал: – А ну, скидавай портки и ложись!
Егорка что-то непонимающе забормотал, однако
Никита так рявкнул на него:
– Ложись, не то другому отдам! – что
тот торопливо послушался и распростерся на полу.
Никита схватил Стефку за загривок и пояс
брезгливо, точно шелудивую кошку, и, приподняв над полом, заглянул ей в лицо:
– Ну что, Степанида, вспомнила, как меня
искушала разделить тебя с моим же дружком? Говорила, что третий в постели
лишним не будет? Ну так отведай теперь нас двоих, блудница!
Он швырнул Стефку на Егорку, который мигом
сообразил, что делать с девушкой. Сам Никита тоже обнажил естество и стал на
колени позади Стефки.
Она закричала, принялась вырываться, однако
где ей было сладить с распаленными мужиками!..
Все стало ясно Марине. Наверное, Стефка,
любительница острых ощущений и разнообразия, попыталась вовлечь Никиту в
свальный грех, а его суровая душа возмутилась этим, как оскорблением. Наверное,
наскучив москвитянином, Стефка не замедлила изменить ему с кем придется: это
было вполне в ее легкомысленной натуре, – и вот сейчас Никита отомстил
любовнице!
Марина больше не могла видеть этого.
Зажмурилась, скорчилась на полу, молясь только об одном: чтобы никому не пришло
в голову заглянуть за кровать. Если ее найдут… Господи, не попусти!
Неведомо, сколько просидела она так,
безостановочно молясь, принося всякие мыслимые и немыслимые обеты и
одновременно проклиная, однако наконец подняла голову.
Сначала Марине показалось, что она находится
на поле брани, где валяются искалеченные тела раненых и убитых. Но это были ее
фрейлины, которыми наконец-то пресытились их мучители и оставили несчастных в
покое. Ни одного московита не было больше в комнате, и женщины слегка
приободрились. Кто был покрепче, вроде Барбары, сами поднялись на ноги и
помогали подняться подругам. Стефка лежала без памяти; ее хлопали по щекам,
брызгали водой, но никак не могли привести в чувство. Глаза пани Хмелевской
неподвижно смотрели в потолок, и Марина вдруг поняла, что ее камер-фрау умерла.
Господи великий! И верная пани Ванда, которую
Марина помнила около себя с самого детства, тоже покинула свою госпожу! И Янек
умер… И наверное, еще многих, многих из тех, к кому было привязано ее сердце,
сегодня утратила Марина.
О судьбе мужа она боялась даже подумать.
– Где государыня? – вдруг
воскликнула Барбара. – Матка Боска, где панна Марианна?! Что с ней?
– Я здесь, – с трудом разомкнула
запекшиеся губы Марина, выбираясь из своего убежища. – Со мной ничего,
ничего…
Она не договорила и с криком ужаса отпрянула
за спину Барбары: в дверях появилась фигура какого-то мужчины.
Напуганные до полусмерти, девушки кинулись по
углам. Марина с жалостью увидела, что они еле передвигают ноги.
– Где ваша госпожа? – встревоженно
крикнул мужчина, и Марина узнала его: это был боярин Борис Нащокин, знакомый ей
со времени венчания на царство. – Где пани Марина?
Перед этим боярином Марина не могла обнаружить
своего страха. Выступила вперед, не подавая виду, что подгибаются коленки:
– Я здесь, сударь. Что ты желаешь мне
сказать или передать? Или просто явился полюбоваться на то, что натворили твои
псы?
Боярин с оскорбленным видом поджал губы, и
Марина заметила, что он старается не смотреть на растерзанных женщин.
– Это произошло против нашей воли, –
угрюмо оправдывался он. – Клянусь Господом Богом, что ничто подобное не
повторится. И вы, пани Марина, и ваши женщины могут быть спокойны за свою
участь. Сейчас мы приставим к дверям надежную стражу, чтобы охранить вас от
насилия и ваши вещи от грабежа, а когда смута уляжется, вас проводят к вашему
отцу.
Сердце Марины забилось где-то в горле. Она
заметила, что Нащокин ни разу не назвал ее царицей или государыней и ни разу не
упомянул о Димитрии.
– Где государь? – спросила она, с
трудом справившись с комом в горле. – Где мой супруг? Я приказываю
проводить меня к нему!
Злоба исказила красивое лицо Нащокина, и он,
по-видимому, изо всей силы сдерживаясь, проговорил относительно спокойно:
– Твой муж, самозванец и расстрига, убит
народом. – И тут выдержка ему изменила, он выкрикнул злобно, с ненавистью:
– И довольно вам, ляхам, приказывать нам, русским! Кончилось ваше время!
Марина качнулась, но Барбара подхватила ее под
локоть и помогла устоять.
Нет, держаться! Не показывать москалям своей
слабости, не унижаться перед ними!
