Теперь вырыли злополучный труп уже по приказу
властей. Провезли через всю Москву и за Серпуховскими воротами развели огромный
костер, в который его и бросили. Место это называлось Котлы, а развели огонь в
том самом срубе, на основе которого Димитрий строил потешную воинскую крепость.
Сруб горел исправно, а вот мертвое тело…
Первый раз бросили его в огонь – только руки и
ноги обгорели, само же тело осталось нетронуто. Василий Шуйский – к тому
времени уже не князь, а царь! – повелел тело изрубить в куски и эти-то
куски сжечь. Теперь они сгорели.
Собрали пепел, всыпали в пушку и выстрелили из
этой пушки на закатную сторону – туда, откуда пришел когда-то Димитрий.
На запад. В сторону Польши. Чтоб никогда не
возвращался больше, так и оставался бы навеки in tenebris
[76].
Эпилог
19 мая 1606 года, еще когда тело Димитрия
лежало на Красной площади и подвергалось глумлению черни, вождь этой черни,
князь Василий Иванович Шуйский, был призван на царство. Хотел на трон сесть, а
вышло, что не с чем: Мишка Молчанов, друг и наперсник царя Димитрия, бежал в
Польшу вместе со скипетром и короною.
Пришлось измудрить новые предметы царского
достоинства. Однако на этом заботы Шуйского об укреплении своей власти не
закончились.
12 июня привезли в Москву мощи Димитрия
Углицкого, убитого двадцать лет назад. С торжественными обрядами их поставили в
Архангельском соборе, где от веку погребались все московские цари.
Труп семи-восьмилетнего ребенка имел
нетленный, а проще сказать, свежий вид. Это произвело на простодушную нацию
огромное впечатление. Через некоторое время некий мужик сознался, что он за
крупную сумму согласился продать труп своего недавно умершего сына властям, а
вскоре увидел его во гробе Димитрия. Таким образом, в этой истории свершилась
еще одна – третья – подмена. Но не последняя…
Труп оказался истинным чудесником, и когда к
нему подвели человека, коему незадолго до этого велено было притвориться
слепым, то, коснувшись гроба со «святыми мощами», он немедленно прозрел, что
вовсе не должно показаться странным. А вот десятки калек, которые ползли ко
гробу за исцелением, так его и не обрели. Какой-то человек вовсе умер, лишь
коснулся гроба. Его выволокли из церкви, а народу объявили, что так будет со
всяким, кто не имеет довольно веры в святые мощи.
С той поры желающих приложиться к ним резко
поубавилось.
Однако Шуйскому одного «Димитрия» для
укрепления своего престола было мало. Он пожелал оказать почести другому
участнику угличской истории – самому Борису Годунову! Гробы Бориса, его жены и
сына были вырыты с бедного кладбища Варсонофьевского монастыря и с царственным
великолепием перевезены в Троицкий монастырь. Для участия в процессии была
спешно привезена из Белозера инокиня Ольга, в миру Ксения Годунова. Бледная,
изможденная, словно только восстала от тяжелой болезни, она молча прошла за
гробами и только в церкви вдруг, словно лишившись рассудка, принялась вопиять о
своей горькой доле, приведшей ее от трона в монастырскую келью.
Тотчас после погребения сестру Ольгу заточили
в Троицкий монастырь. Она более никогда не вернулась в Белозеро и не
встретилась с Дарией.
Юрий Мнишек скоро оправился после смерти зятя
и рассудил, что, поскольку дочь его теперь свободна, почему бы ей все-таки не
стать царицей, не сделаться женой овдовевшего к тому времени Шуйского? И
короновать ее вновь не надо будет… Но у Шуйского были свои планы. Марина его не
интересовала. Однако именно эти два человека так или иначе ввергли Русское
государство в страшную Смуту, продолжавшуюся несколько лет и сгубившую их
обоих.
Жертвами той Смуты стали и предатель-мечник Скопин-Шуйский,
который и впрямь захлебнулся своей ядовитой кровью (он был отравлен), и некто
рыжеволосый, с бледно-голубыми глазами, и его злосчастный пестун Богдан
Бельский, и многие, многие другие.
Но пока… пока на дворе еще стоял май 1606
года, и все они жили – жили каждый своим.
Марина жила надеждой. Да вдохновит ее Бог, да
укрепит ее неистовое сердце!
