Она ждала его в гостиной, одетая в простое лиловое платье из муслина. Сердце оборвалось, когда он увидел ее. Они не встречались всего один день, а казалось, что разлука длилась многие месяцы.
Он ужаснулся такому перевороту в своей душе и не мог заставить себя поверить в это.
– Будем играть или сначала выпьешь? – спросила она. Улыбнувшись ее готовности исполнить его желание.
Уинтроп протянул ей шкатулку из эбенового дерева, которую принес с собой.
– Сначала посмотри, у меня кое-что есть для тебя. – Мойра заволновалась:
– О, не надо. Я ничего не приготовила тебе. – Ему ничего и не было нужно.
– Пожалуйста, прими, это тебя ни к чему не обязывает. – Неохотно она подчинилась – любопытство взяло верх.
– Спасибо.
– Не благодари, пока не увидишь, что внутри.
Как глупый мальчишка, он затаил дыхание, пока она открывала шкатулку, и облегченно вздохнул, только когда ее лицо, словно свеча, засветилось от удовольствия.
– Какая прелесть! – Благоговейно она взяла с бархатной подкладки ангелочка, искусно вырезанного из слоновой кости.
Уинтроп глубоко дышал, испытывая неожиданную радость за самого себя.
– Я подумал, он понравится тебе.
Пряча лицо, она подошла и поцеловала его.
– Я его уже люблю, спасибо.
Мойра поставила фигурку и шкатулку на столик рядом с креслом, в которое она садилась чаще всего, ласково погладила ее, а потом повернулась к нему. Какой счастливой она была! Чем он должен пожертвовать, чтобы она всегда оставалась такой?
И как бы изменилось ее лицо, узнай она всю правду о нем.
Но сегодняшним вечером он не собирался забивать себе голову такими мыслями. Сейчас он не станет тем хладнокровным мерзавцем, который хочет обобрать её. Он будет возвышенным почитателем, трепещущим в ее обществе. Счастливчиком, которому повезло находиться рядом с ней.
Они заняли привычные места: он играл белыми, а она – черными. Ему нравилось, когда она играла черными. Он всегда представлял ее в образе черной королевы. Уинтроп сделал первый ход.
В итоге Мойра закончила эту партию, съев его короля.
– Твоя взяла. – Он был поражен больше, чем она. Потом до него дошло. – Ты тренируешься!
Она слегка покраснела, но при этом совсем не испытывала раскаяния.
– Ну и что?
– Неплохо, неплохо – Он рассмеялся. – Тогда определи награду, раз уж ты победила. Что потребуешь?
Не дай Бог, она предложит ему прочитать какую-нибудь из этих чудовищных баллад или еще хуже – стихи.
Мойра вся зарделась. Она по-девичьи скромна для вдовы с десятилетним стажем замужества.
– Я хочу, чтобы ты поцеловал меня, – заявила она чуть дрогнувшим голосом.
Что-что? Очень интересный поворот событий. Неужели его терпение, наконец, будет вознаграждено? Сердце заколотилось от предвкушения. Она желает его. Но вперед нужно продвигаться медленно. Ему не хотелось выдавать своего нетерпения.
Он потянулся через стол и поцеловал ее в щеку.
– Этого достаточно?
Мойра стала совсем красной от смущения. Интересно, насколько еще она сможет покраснеть, прежде чем превратится в пламя?
– Нет, в губы.
Рассмеявшись про себя, Уинтроп снова потянулся через стол и легко коснулся ее губ. Ему захотелось впиться в ее губы, но он сдержался и уселся на место.
– Теперь так? – Она вдруг разозлилась:
– Я не это имела в виду, и ты прекрасно знаешь. – Прикидываясь непонимающим, он простодушно смотрел на нее.
– Боюсь, я не в силах сообразить, что ты желаешь. Может, продемонстрируешь мне сама?
Она пристально поглядела на него. Мойра понимала, что он развлекается таким образом. И если он, потеряв чувство меры, перегнет палку, она просто возьмет и перевернет на него стол, как это было позапрошлым вечером у Уинтеров. Чтобы подстегнуть его к действию. Лучше бы он не осторожничал.
Отодвинув стул, Мойра встала и пошла к нему.
– Встань, – приказала она. Он лениво усмехнулся:
– Мне не нравится так. Почему бы тебе не сесть ко мне на колени?
В первый момент ему показалось, что она выкинет его за дверь. Но вдруг странный огонек зажегся в ее глазах, и он понял, что причиняет ей боль. Не торопясь, она опустилась к нему на колени, легонько поерзала, словно устраиваясь поудобнее. Он точно знал, в чем дело. Этими деликатными движениями интимной частью тела она намеревалась довести его до умопомрачительного возбуждения. Женщина, которая временами была совершенно не уверена в себе, обладала естественным знанием, как совращать мужчин.
– Тебе удобно? – проворчал он, когда она наконец устроилась.
Ласковая улыбка в ответ.
– Да, благодарю.
Взяв его лицо в свои руки, она приподняла ему подбородок, погладив легкими прикосновениями. А когда она осторожно начала массировать его голову, единственное, что он смог сделать, – это не закрыть глаза от наслаждения.
– Тебе нравится, правда? – Пальцами, как гребешком, она расчесывала ему волосы. – Видно, что тебе приятно.
– Да, – согласился он, закрывая глаза. – Моя бабка часами могла расчесывать мне волосы, когда я был маленьким.
– Ты любил ее?
– Обожал. Я никогда не пытался ей угодить, стать любимчиком. Это было не нужно. Она одинаково любила нас всех четверых, и такими, какие мы были.
Ее пальцы замерли.
– Это большое счастье – иметь такую бабушку. – Сказано было с глубоким чувством. Уинтроп открыл глаза.
– Я и был счастлив.
Посмотрев на нее, он вдруг сообразил, что у Мойры никогда не было человека, который сумел бы защитить ее от родительских глупостей и своей любовью смог восполнить их эгоизм. У него такой человек был. Ничего удивительного, что она так насторожена. Что до сих пор иногда ощущает себя неполноценной. Что кинулась в замужество по необходимости, хотя заслуживала гораздо большего.
Понимал ли ее муж, каким сокровищем он владел – женщиной, от взгляда которой мужчина чувствует себя выше на десять футов?
– Ты поражаешь меня, Мойра Тиндейл.
Он тоже удивил ее. Это было понятно по широко распахнутым глазам и приоткрытому рту.
– В самом деле?
– Я не могу взять в толк, как тебе удалось вырасти в таких условиях и стать прекрасным человеком. Мне даже совестно за себя.
– Но тебе нечего стыдиться. – Ее вера в него словно полоснула по живому.
– Ты не представляешь, что я творил, полагая, что могу себе это позволить. Большую часть жизни я испытывал горечь, оттого что тащил на своих плечах кучу пустых хлопот. Я не имел права жалеть себя. У меня были мои братья и бабушка. А кто был у тебя?
