Итак, она выслала к нему Натаниэля Кейлана – своего общеизвестного друга и защитника. Он предполагал, что не может рассчитывать на большее, однако все же надеялся, что она провела такую же кошмарную ночь, как и он, и, может быть, ей не хватает его так же, как и ему Мойры.
Спрашивать явно не имело смысла.
Приходилось прилагать все силы, чтобы выглядеть любезным.
– Она отказывается увидеться со мной. – Натаниэль утвердительно кивнул, хотя он не задал вопроса:
– Боюсь, что так.
И никакого сожаления в голосе. Наверное, она не посылала его сюда. Это он сам вызвался встретиться с ним.
– Что она рассказала вам?
Улыбка этого красавца была холодна и недружелюбна.
– Ничего.
Что бы это значило?
– С ней все в порядке?
– Сейчас нет, мистер Райленд, но все образуется. Пусть вас это не беспокоит.
Уинтроп кивнул в ответ. Этот мужчина говорит так, словно он против того, чтобы у Уинтропа осталась хоть какая-то надежда. Но он не прав. Единственное, чего он хочет, – это чтобы Мойра оправилась от его предательства. И как можно быстрее.
Он не мог предполагать, что прием будет другим. Разве он рассчитывал, что она выскочит к нему с распростертыми объятиями и простит его? Конечно, нет. Но где-то в глубине души, вероятно, таилась робкая надежда.
– Не смею задерживать вас долее, – проговорил он, надевая шляпу. – Просто передайте ей, что приношу свои извинения, хорошо? А также скажите, что белый король ее, если ей это угодно.
Натаниэль нахмурился:
– Договорились.
– Благодарю вас. – Уинтроп выдавил подобие улыбки и повернулся было, чтобы уйти.
– Мистер Райленд? – Он замер.
– Да?
В выражении лица Натаниэля не осталось ни капельки тепла.
– Вне зависимости оттого, что вы сделали, надеюсь, вам удастся прожить достаточно долго, чтобы кто-нибудь проделал то же самое с вами.
Еще одна улыбка.
– Я тоже надеюсь.
Он оставил красавца в недоумении и поспешил к выходу. Снаружи было серое и холодное утро, и Уинтроп, не тратя времени, по припорошенным свежим снегом ступеням спустился к лошади.
Он бросил короткий взгляд на дом, когда Кинг пустился вскачь по заснеженной дороге. Сердце резко подскочило, когда он встретил взгляд женщины, стоявшей у окна гостиной. В нечетком образе по зеленому цвету платья, по прямой линии узких плеч он узнал Мойру. Затем она повернулась к нему спиной и скрылась.
В этом жесте было столько отчужденности, что можно было обезоружить и более сильного человека. Но только не Уинтропа.
Он был счастлив увидеть ее еще раз.
– Что тебе нужно?
Тяжело опираясь на ротанговую трость с золотым набалдашником, Брам криво усмехнулся:
– Доброе утро, братик. К тебе можно присесть?
Он ответил согласием, и это было знаком, как низко он пал. Ему больше не хотелось оставаться наедине со своими мыслями, и если Брам – единственная возможность отвлечься, пусть будет брат. Они сидели в кофейне «У Блэкни», тепло интерьера, которой было приправлено острыми ароматами только что сваренного кофе и изысканных сигар. Из серебряного портсигара Брам сначала вытащил одну для себя, а потом, протянул его Уинтропу. Обычно Уинтроп не курил, но сигары были дорогими, и ему доставило удовольствие хоть что-то принять от брата. Он взял одну и пробормотал слова благодарности.
– Тебя это, должно быть, уязвляет, – заметил Брам, страдальчески улыбнувшись, – поблагодарить меня.
Уинтроп бросил на него хмурый взгляд и зажег сигару от лампы на столе. Был поздний вечер, и ночь уже опускалась на город.
Он сам не мог понять, почему Брам так возмущает его. Конечно, сказывались неуклонное соперничество между ними и скандалы, которые старший брат постоянно обрушивал на семью, но сам Брам никогда не относился к Уинтропу свысока. Может, именно это и возмущало. Если бы Брам был большим бретером и мерзавцем, Уинтроп, вероятно, охотнее мирился бы с его присутствием.
Брам заказал кофейник на двоих и зажег свою сигару. Когда кофе принесли, он наполнил две чашки и одну пододвинул Уинтропу через стол.
– Тут нет виски? – спросил Уинтроп. Брат остро взглянул на него:
– А ты как думаешь?
Когда-то Брам мог достать фляжку с виски из кармана и долить им чашку до краев. Теперь он пил кофе только черный и без какой-либо добавки в виде спиртного. Уинтроп это знал, но ему не терпелось сказать что-нибудь неприятное.
– Мне нравится быть грубым с тобой. – Почему его потянуло на признания? Он искал, к чему бы прицепиться, и надеялся, что брат даст такой повод. Он был зол на себя за то, что оказался в такой грязи. Чтобы не сорваться, нужно было обвинить в этом кого-нибудь еще. Брам поднял брови и глубоко затянулся.
– И не говори.
– Не понимаю почему.
Брат вытянулся на стуле, его карие с красными прожилками глаза снисходительно улыбались.
– Это как у детей, которые мучат тех, кого больше любят.
Это, конечно, была шутка.
– Полагаешь, я тебя люблю?
Брам выпустил тонкую струйку дыма, выражение его лица не изменилось. Без сомнения, любой другой был бы задет такой резкостью, но только не его брат.
– Так же, как я тебя.
Потрясающая реакция. Он на все находил ответ. Это было единственное, что возмущало его в брате, и чему он завидовал. Уинтроп мог бы стать самым едким острословом в семье, но Брам был из тех, кому удавалось обидеть, но при этом оскорбление выглядело лестью, или наоборот.
– Ты любишь меня? – Черт возьми, почти невозможно скрыть недоверие в собственном голосе. – Ты, который, в детстве лупил меня, когда подворачивался любой удобный случай? Который считал себя лучшим во всем? Видит Бог, я всегда брал над тобой верх. Помнишь, как ты бросил мне грязь в глаза, когда я обгонял тебя наперегонки?
Брам пожал плечами:
– Я никогда не говорил, что ты постоянно нравился мне. Это абсолютно разные вещи.
Уинтроп стряхнул пепел в стеклянное блюдце на столе.
– Поверить не могу.
Брам улыбнулся в ответ на его сарказм.
– Ты вечно был маленьким и всем недовольным засранцем.
Он не мог перестать насмехаться.
– Зато ты всегда был само совершенство. – Брам с недоверием поглядел на него.
– Кто так говорил?
Не может же он быть таким тупым?
– Отец.
