— Деньги мне и самому понадобятся, — насупился Джайлс.
— Но сначала ты расплатишься с Наной, — не отступала Селеста.
— Хорошо, хорошо. Тогда возьми деньги сама! Вон они, на туалетном столике. Но ты сильно ошибаешься, если думаешь, что я останусь в этой грязной дыре и буду выслушивать твои придирки и нытье.
Он еще долго пребывал в дурном настроении, но Селеста понимала, что с этим ничего не поделаешь и лучше всего оставить брата в покое, пока он не протрезвеет окончательно.
С очередной нелегкой задачей женщины столкнулись, когда подошло время отправляться в Лондон. Джайлс никак не желал переодеваться.
Правильно завязать шейный платок ему удалось лишь с шестой попытки, так что карета простояла в ожидании не менее получаса.
— По крайней мере, у Мелтама будет что выпить, — пробормотал он.
— Пожалуйста, будь осторожен. Не пей слишком много, — взмолилась Селеста. — Мне будет стыдно, если ты напьешься. Трезвый ты такой умный. Я всегда горжусь тобой.
Всю дорогу до столицы она улещала брата похвалами и, когда они прибыли наконец в Лондон, с удовлетворением отметила, что к нему вернулось привычное добродушное настроение.
Как бы ни хмурился Джайлс, как бы ни выражал свое неудовольствие, Селеста подозревала, что приглашение на бал к графу Мелтаму, где собирались обычно сливки столичного бомонда, тешит его самолюбие.
Тревожась за брата, девушка едва успела подумать о себе. Больше всего ее страшила мысль о необходимости облачиться в присланное матерью платье. Однако ж, едва надев его, она поняла, что никогда в жизни не носила ничего столь же прекрасного.
Мать прислала из Парижа не только платье, но и маленький корсет, появившийся всего лишь годом ранее, когда из моды вышли наконец строгие наряды, созданные специально для императрицы Жозефины.
До сего момента Селеста даже не представляла, какая тонкая у нее талия и насколько прекрасная фигура.
Роскошные кружева, букетики камелий и идеальное сочетание дорогих материалов, атласа и газа, служили чудесным обрамлением для белоснежной кожи и мягкого золота волос.
Невероятно милая, она на мгновение остановилась на пороге гостиной и с опаской огляделась.
— Я уж опасался, что вас что-то задержало, — сказал, подходя, граф Мелтам.
Взяв ее руку, он почувствовал, как дрожат нежные пальчики. Девушка заметно нервничала.
Она изящно присела в реверансе, но и после этого граф не выпустил ее ладонь.
— Итак, вы здесь, и я хочу открыть наконец бал, потому что сегодня он не только мой, но и ваш.
— Мой? — удивленно спросила Селеста.
— Это ваш первый бал, и я рад, что мне выпала честь представить лондонскому свету создание столь прекрасное.
Граф произнес эти слова достаточно громко, чтобы их слышали все стоявшие поблизости гости.
Разговоры тут же прекратились, и в наступившей тишине хозяин Мелтам-Хауса, поприветствовав должным образом Джайлса, повел брата и сестру в бальный зал.
Гости постарше сидели на позолоченных стульях, другие, помоложе, стояли у окон, любуясь фонтанами в саду.
Музыканты уже наигрывали что-то негромкое, но никто еще не танцевал.
Граф улыбнулся Селесте:
— Позвольте пригласить вас на тур вальса.
— Я… Боюсь, мне… Я не очень хорошо танцую, — запинаясь, едва слышно пробормотала она.
— Полагаю, у нас все получится, — уверил он и, положив руку ей на талию, увлек на середину зала.
Селеста начала скованно, боясь ошибиться и сбиться с ритма, но уже через несколько мгновений с удивлением обнаружила, что следовать за графом совсем не трудно.
Чувствуя на талии его твердую руку, она вскоре и сама обрела уверенность и перестала бояться, целиком положившись на него.
По крайней мере минуту они танцевали в одиночестве, и граф знал, что все в зале наблюдают только за ними, строя предположения, пытаясь угадать, кто же такая партнерша по танцу хозяина Мелтам-Хауса. Постепенно к первой паре присоединились еще несколько.
Прежде всего он хотел, чтобы гости ясно поняли простую истину: леди Имоджен — не единственная женщина в его жизни.
И эту истину граф довел до сведения присутствующих в столь изящной и впечатляющей манере с той лишь целью, чтобы весь нынешний вечер и следующий день столичный бомонд говорил об одной лишь Селесте.
— Вы этого ожидали? — мягко поинтересовался он.
— Нет, нет, все намного чудеснее! — отвечала она. — Но разве люди не сочтут странным, что… что вы пригласили именно меня, а не?..
— Думаю, не сочтут, — с серьезным видом сказал граф. — И по меньшей мере одна причина вполне очевидна.
— Какая же?
— Вы прекрасны.
Селеста зарделась и смущенно потупила взгляд.
— Если вы не улыбнетесь мне, все решат, что я не говорю вам тех приятных слов, слушать которые вам хочется.
Она подняла голову, и ее глаза радостно блеснули.
— Вот так-то лучше, — одобрительно молвил граф.
— Вы так говорите, словно я актриса, а вы представляете меня публике.
— Может быть, так оно и есть?
— Но почему?
— Когда-нибудь я скажу вам это, но только не сейчас.
Селеста огляделась:
— Ваш дом… Этот зал… Для вас все это — идеальная сцена.
— А для вас?
— Я — лишь бродячая актриса.
— Нет-нет. Сегодня вы — прекрасная леди.
— А когда занавес упадет? Что случится тогда?
— Что случится тогда — это уж полностью ваше решение.
Селесте казалось, что все, о чем они говорят, каждое из произнесенных ими слов имеет еще и особое, глубоко скрытое значение.
Объяснить это она не могла даже самой себе, но и это было частью чего-то странного, какого-то удивительного и почти волшебного мира, в который перенес ее поцелуй графа.
Она была словно во сне и не могла, как ни старалась, поверить, что все это творится наяву.
— Вы словно цветок, — шепнул ей на ухо граф.
— Цветы увядают и умирают, а потом о них забывают.
— Я ошибся, вы не цветок, а звезда — незабываемая и пока что недосягаемая.
— Далекая и холодная.
— Я опять ошибся — губы у вас теплые.
Селеста зарделась смущенным румянцем и в смятении сбилась с ритма.
— Я из-за вас спотыкаюсь, — пробормотала она.
— Не беспокойтесь, положитесь на меня, — негромко уверил ее граф.
Они танцевали и танцевали, а когда музыка смолкла, граф представил гостью нескольким пожилым дамам в элегантных платьях, с нескрываемым любопытством наблюдавшим за танцующими.
