– Я там на стол собрала, – преодолев в себе робость, сказала
Нюра.
– На стол? – У Чонкина загорелись глаза, но он тут же
вспомнил о своем положении и только вздохнул. – Нельзя мне. С сожалением бы, но
нельзя. У меня вон стоит. – С досадой он махнул рукой в сторону самолета.
– Да, господи, кто его тронет! – горячо сказала Нюра. – У
нас тут такой народ живет – избы не запирают.
– Неужто не запирают? – спросил Чонкин с надеждой. – И что
ж, ни разу не бывало таких случаев, чтобы кто-нибудь чего-нибудь?..
– Да что вы, – сказала Нюра. – Я вот за всю жизнь и не
припомню такого. Это вот еще когда я совсем маленькая была, еще до колхоза, у
Степана Лукова, вон он там живет, за конторой, лошадь пропала, так и то думали
– цыгане, а потом нашли ее, переплыла на тот берег.
– Ну, а если пацаны там захотят чего отвернуть? – постепенно
сдавался Чонкин.
– Пацаны уже спать полегли, – сказала Нюра.
– Ну ладно, – решился Иван, – минут на десять, пожалуй,
зайду.
Он взял свою винтовку, Нюра собрала тяпки. В первой половине
избы чисто убрано. На широком столе стояла бутылка, заткнутая тряпицей, два
стакана и две тарелки – одна с вареной картошкой, другая с солеными огурцами.
Чонкин сразу оценил, что не хватает мясного, и, оставив винтовку в избе, сбегал
к самолету за вещмешком. Колбасу Нюра тут же крупно порезала, а консервы
вскрывать не стали, не хотелось возиться.
Чонкина Нюра усадила на лавку к стене, а сама села напротив
на табуретку. Чонкин разлил самогон – себе полный стакан, Нюре – половину,
больше она не разрешила. Чонкин поднял свой стакан и произнес тост:
– Со встречей!
После второго стакана Чонкина развезло. Он расстегнул
гимнастерку, снял ремень и сидел, привалясь спиной к стене, и о самолете больше
не думал. В наступивших сумерках, как в тумане, перед ним плавало лицо Нюры, то
раздваиваясь, то вновь собираясь в единое целое. Чонкин чувствовал себя весело,
легко и свободно. Непослушным движением пальца он поманил к себе Нюру и сказал
ей:
– Поди сюда.
– А зачем? – спросила Нюра.
– Просто так.
– Просто так можно и через стол говорить, – сопротивлялась
она.
– Ну иди, – жалобно сказал он, – я ж тебя не укушу.
– Ни к чему все это, – сказала Нюра и, обойдя стол, села
слева от Чонкина на некотором расстоянии.
Они помолчали. На противоположной стене громко стучали
старые ходики, но их в темноте не было видно. Время шло к ночи. Чонкин глубоко
вздохнул и придвинулся к Нюре. Нюра вздохнула еще глубже и отодвинулась. Чонкин
снова вздохнул и придвинулся. Нюра снова вздохнула и отодвинулась. Скоро она
очутилась на самом краю лавки. Двигаться дальше было опасно.
– Чтой-то холодно стало, – сказал Чонкин, кладя левую руку
ей на плечо.
– Да не так уж и холодно, – возразила Нюра, пытаясь сбросить
его руку с плеча.
– Чтой-то руки замерзли, – сказал он и правой полез к Нюре
за пазуху.
– А вы вообще-то всегда на эроплане летаете? – спросила она,
предпринимая последнюю отчаянную попытку освободиться.
– Всегда, – сказал он, просовывая руку у нее под мышкой за
спину, чтобы расстегнуть лифчик.
Глава 8
Был не то день, не то вечер, не то свет, не то сумерки.
Чонкин проснулся оттого, что почувствовал – кто-то угоняет его самолет. Он
вскочил с постели, на которой рядом с ним никого не было, и выбежал на крыльцо.
Тут он увидел Самушкина, который торопливо запрягал в самолет белую лошадь,
похожую на Чалого. «Ты что делаешь?» – закричал Чонкин, но Самушкин, ничего не
ответив, быстро вскочил в кабину и хлестнул лошадь концами вожжей. Лошадь
подпрыгнула и, перебирая ногами, легко полетела над самой землей, а за ней над
самой землей полетел самолет. На нижнем крыле, свесив ноги, сидели те самые
девки, которые днем проезжали мимо Чонкина в телеге, среди них сидела и Нюра,
она махала ему тяпкой, чтобы он догонял. Чонкин побежал за самолетом, и
казалось, вот-вот догонит, но самолет ускользал от него, а бежать было все
труднее, мешали перекинутая через плечо скатка и винтовка, которую он держал в
руке. Он подумал, что винтовка ему совершенно не нужна, потому что старшина
забыл выдать патроны, и, бросив винтовку, побежал гораздо быстрее. Вот он уже
почти настиг самолет и хотел ухватиться за протянутую Нюрой тяпку, как вдруг
вырос перед ним старшина и грозно спросил: «Ты почему не приветствуешь?» Он на
минутку остановился перед старшиной, не зная, то ли отвечать ему, то ли дальше
гнаться за самолетом, а старшина опять закричал: «А ну-ка пройди мимо столба и
десять раз поприветствуй его!» Чонкин стал торопливо озираться, чтобы побыстрее
выполнить приказание старшины, пока самолет еще не улетел далеко, но столба
нигде не было видно.
«Значит, ты не видишь этот столб! – закричал старшина. – А
вот я тебе глаз сейчас выну, тогда ты у меня все увидишь, что нужно!» С этими
словами старшина подошел к нему, вынул правый глаз, протянул вперед, в
пространство, и этим вынутым глазом Чонкин действительно увидел перед собой
растресканный столб, на котором горела лампочка. Он еще подумал – зачем она,
интересно, горит, если и без нее свету достаточно? Он взял у старшины
собственный глаз и пошел по направлению к столбу, но вспомнил про самолет и
оглянулся.
Самолет был тут же, за его спиной. Он неподвижно парил в
воздухе над самой землей, а лошадь беспомощно перебирала ногами, но не могла
сдвинуться с места. «Надо бы ее подковать», – подумал он и увидел старшего
политрука Ярцева, который вышел из-за горы и манил его пальцем. Чонкин
оглянулся на старшину, чтобы спросить у него разрешение, но старшина был уже
занят другим: он скакал верхом на каптенармусе Трофимовиче по какому-то
укатанному кругу, а посреди круга стоял подполковник Пахомов и стегал длинным
бичом то одного, то другого.
Когда Чонкин подошел к Ярцеву, тот наклонился к самому его
уху, а Чонкин испугался и закрыл ухо ладонью. «Не бойся, не плюнет», – сказал
сзади Самушкин. Иван убрал руку. Ярцев тут же превратился в жука и залез к нему
в ухо. Чонкину стало щекотно, он хотел вытряхнуть Ярцева, но тот тихо сказал:
«Не волнуйтесь, товарищ Чонкин, вы – лицо неприкосновенное, и я вам сделать
ничего не могу. Мне поручено сообщить вам, что у товарища Сталина никаких жен
не было, потому что он сам – женщина».
Сказав это, Ярцев опять превратился в человека, спрыгнул на
землю и ушел за гору.
Тут с неба медленно опустился товарищ Сталин. Он был в
женском платье, с усами и с трубкой в зубах. В руках он держал винтовку.
