Теперь, товарищи, перехожу к следующему вопросу. Этот вопрос
для нас больной, очень больной. Я имею в виду невыработку минимума трудодней.
По этому вопросу у нас сложилась такая картина, что хоть хватайся за голову и
кричи не своим голосом. У нас, к сожалению, есть еще отдельные люди, которые
разделяют: это мое, а это колхозное, и не хотят работать, выставляя напоказ
свои старости и болезни. И тут первое место сзаду занимает товарищ Жикин Илья.
Он установил по этому делу, можно сказать, своеобразный рекорд, выработав с
начала года и до сего дня ноль целых и семьдесят пять сотых одного трудодня.
(Оживление. Смех. Возглас Гладышева: «Позор!») Я, конечно, понимаю, что Жикин
Илья является инвалидом Гражданской войны, не имея двух ног. Но теперь он этими
своими ногами спекулирует. Руководство колхоза и партийная организация состоит
не из зверей, и мы можем войти в положение. Никто, товарищи, Жикина не
заставляет работать кульером либо на сенокосе. Но на прополке вполне можно
работать. Сел в борозду и потихоньку полозай от кусточка к кусточку, выдирая
травку и выполняя минимум трудодней. И нечего совать нам в лицо свои ноги,
которых нет. (Возглас Гладышева: «Правильно!»)
Оратор помолчал, оценивая впечатление, произведенное на
участников митинга, и не спеша продолжал:
– Вот, товарищи, прочитал я недавно книгу Николая
Островского «Как закалялась сталь». Это очень хорошая книга, и я советую
каждому ее прочитать, кто грамотный. Там рассказывается о человеке, который,
пройдя сквозь огни и воды революции и Гражданской войны, остался не то что без
ног и без рук, но еще и ослеп на оба глаза и, прикованный к постели болезненными
цепями, нашел в себе силу и мужество служить своему народу и написал книгу. От
вас никто этого не требует. Вы книгу не напишете. Но почитать советую. И в
частности, вам, товарищ Жикин, лично. Здесь он или нет? (Голос Шикалова:
«Нет».) Вот видите, не уважил, не пришел даже по такому случаю. Вы скажете, он
без ног. Я и сам это знаю. Но когда ему нужно, он ездит на своих колесиках не
хуже, чем другие на велосипеде. Вот Иван Тимофеевич не даст соврать, мы однажды
за Жикиным бежмя бежали, а догнать не сумели. Так можно было сюда приехать на
колесиках? Можно. Человек он, конечно, заслуженный, и никто этих заслуг у него
не отнимает. Но прошлые заслуги никому не дают права потчевать на лаврах, хотя
и без ног. (Возглас Гладышева: «Правильно!»)
Закончив критику недостатков, парторг снова уткнулся в
бумагу, потому что дальше следовала торжественная заключительная часть, в
которой не стоило делать ошибок.
Чем дольше парторг говорил, тем большее беспокойство
отражалось на лице председателя. Толпа, стоявшая перед ним, заметно редела.
Сперва скрылась за углом конторы баба Дуня. За ней через некоторое время ушла и
пропала Нинка Курзова. Это не укрылось от глаз Тайки Горшковой, которая,
толкнув локтем своего мужа Мишку, показала ему глазами на Нинку. Аплодируя очередной
фразе оратора, Тайка с Мишкой стали передвигаться к углу конторы. Когда в том
же направлении двинулся Степан Луков, председатель молча показал ему кулак.
Луков остановился. Но стоило Ивану Тимофеевичу на миг отвернуться, как среди
участников митинга не осталось ни Лукова, ни Фролова, и его, Голубева, жена
тоже испарилась. Председатель поманил пальцем беспокойно озиравшегося Шикалова,
тот на цыпочках поднялся на крыльцо, выслушав отданное шепотом приказание,
покивал головой, исчез и больше не появлялся.
Всего этого не замечал парторг Килин, читая заключительную
часть своей речи. Но когда, дойдя до конца, он поднял голову навстречу
ожидаемым аплодисментам, то увидел только спины своих слушателей, дружно
удалявшихся в неизвестном направлении. На пыльной площади перед конторой стоял
один только Чонкин. Опершись подбородком на ствол винтовки, он предавался
печальным мыслям о происхождении человека.
Глава 7
Продавщица Раиса сидела у себя в магазине, размышляя над
непонятным. Вчера она получила в райпотребсоюзе партию товара и, решив
использовать лошадь, поехала сразу не домой, а совсем в другую сторону, к
золовке, жившей за двенадцать километров от Долгова.
У золовки она выпила красного вина, послушала патефон, сама
попела, легла поздно и поздно встала. Потом, пока позавтракала (опять с красным
вином), пока запрягла, часу в двенадцатом только выехала. В пути пробыла долго,
никого не встретив. И наконец прибыла в деревню, ничего не ведая относительно
происходящих в мире событий. Правда, при въезде в деревню она видела большую
толпу возле конторы, но не придала увиденному значения, подумав: «Может, просто
так».
Подъехав к магазину, Раиса разгрузила товар и стала
раскладывать по полкам. Вот тут-то и появилась перед ней баба Дуня. И попросила
продать ей пятьдесят кусков мыла.
– Сколько? – оторопела Раиса.
– Пятьдесят.
– Да куды ж тебе столько? – недоумевала Раиса.
– Да ведь, Раюшка, когда такие дела творятся, – заискивающе
сказала бабка, – надо ж и запастись.
– Да какие ж такие дела?
– Да ведь… – Баба Дуня хотела сослаться на вероломное
нападение, но, вовремя сообразив, что Раиса не имеет об этом понятия, стала
бормотать что-то насчет прибывающих к ней гостей. Раисе такое объяснение не
показалось удовлетворительным.
– На что ж гостям столько мыла? – не могла она дойти своим
умом до сути. – Ну два куска, ну три, ну десять. Но полсотни на что ж?
– Мало ли, – уклончиво покачала головой баба Дуня, но
отступать вовсе не собиралась.
– Коли уж тебе так надо, бери, – сдалась Раиса. Она вытащила
из угла распечатанный ящик с мылом, в нем оказалось всего тридцать восемь
кусков, из них два Раиса взяла себе.
– А мешочка не дашь? – спросила баба Дуня, провожая
отложенные два куска сожалеющим взглядом.
– А возвернешь? – спросила Раиса.
– Как же не возвернуть! – Баба Дуня даже обиделась. – Мне,
Раюшка, чужого не надо, чай, не воровка.
Раиса помогла уложить купленное в грязный мешок и выбросила
на прилавок.
– Еще чего?
– Сольцы бы, – помявшись, вздохнула бабка.
– Сколько?
– Да пудика полтора.
– Ты что, бабка, одурела, что ль? Что ты с ей будешь
делать-то, с солью?
– Капустки засолить надо, огурцов, помидоров.
– Какие ж сейчас огурцы да помидоры? Может, ботву засолишь?
– Можно и ботву, – согласилась баба Дуня. – А потом, оно ж
знаешь как бывает. Нынче соль есть, а завтра нету, либо соль есть – денег нет.
Так что ты уж не серчай, а отпусти мне сольцы-то.
