– Ваня, друг, что же ты тут стоишь? – закричал он. – Иди
быстрей, чего покажу. Тут такое кино получается! – Он взял Чонкина за руку и
повел сквозь толпу, которая охотно расступалась. Наконец, достигнув соседского
забора, Чонкин посмотрел и глазам своим не поверил. Замечательный огород,
созданный каждодневным трудом и гением Гладышева, являл собой картину страшного
опустошения. Он был изрыт и истоптан с такой тщательностью, как будто через
него прошло стадо слонов. Только кое-где торчали из земли истерзанные охвостья
бывшего пукса и один-единственный, чудом сохранившийся куст пышно зеленел на
фоне всеобщего разрушения.
Виновница всего происшедшего корова Красавка, должно быть,
оставила этот куст на закуску и сейчас, стоя посреди огорода, тянулась к нему и
должна была б дотянуться, но хозяин огорода держал ее за рога, исполненный
отчаяния, слепой злобы и решимости спасти хотя бы этот жалкий остаток
созданного им чуда.
Словно тореадор, стоял Гладышев перед коровой, широко
расставив ноги в пыльных брезентовых сапогах. Пытаясь побороть этого рогатого
варвара, он напрягал окаменевшие мышцы.
Тут же, хватая Гладышева за рукав, безутешно рыдала Нюра.
– Матвеич, – заливалась она слезами, – отдай корову. Ну
пожалуйста. Ну что ты с ней будешь делать?
– Зарежу! – мрачно сказал Гладышев.
– Ой господи! – причитала Нюра. – Она же у меня одна,
Матвеич. Отдай!
– Зарежу! – твердил свое Гладышев и тащил корову в сарай.
Корова упиралась и тянулась к оставшемуся кусту пукса. На крыльце, равнодушная
ко всему, Афродита кормила грудью Геракла. Чонкин, не зная что делать,
растерянно оглянулся.
– Ну что ж ты, Ваня, стоишь? – ободряюще улыбнулся ему Плечевой.
– Спасай скотину. Ведь зарежет. Чиканет ножом, и привет.
Плечевой подмигнул стоявшему рядом счетоводу Волкову.
Не хотелось Чонкину ввязываться в это дело. Но Гладышев
уперся, а Нюрка плачет. Иван нехотя просунул голову между жердями в заборе.
– Ой! – взвизгнул тонкий женский голос. Это была Зинаида
Волкова, жена счетовода. – Ой, бабы, сейчас будет убивство!
Увидев Чонкина, Нюра осмелела и перешла к активным
действиям.
– Ирод проклятый! – закричала она и вцепилась своему врагу в
красное правое ухо.
– Ах, так! – возмутился Гладышев и толкнул Нюру ногой в
живот.
Нюра упала в борозду и завыла в голос. Чонкин подошел к
Нюре, наклонился и увидел, что ничего страшного не случилось, Нюра живая и даже
не раненная.
– Чего ревешь? – рассудительно сказал он, помогая Нюре
подняться и отряхивая на ней платье. – Никто тебе ничего не сделал. Ну толкнул
Кузьма Матвеич маленько, так его тоже можно понять. Любому было б обидно.
Старался человек все лето, поливал, ухаживал как за родным дитем, а тут эвон
какое дело. Уж ты, Кузьма Матвеич, – повернулся он к соседу, – извини за ради
бога, корова, сам понимаешь, не человек, у ней нет в голове соображения, что
это твое, а это чужое, как увидит чего зеленое, так и жрет. Нюрка позавчера
повесила на забор зеленую кофту, так она и ее слопала, один только левый рукав
остался. Ух ты, вражина! – замахнулся он кулаком на корову. – Пусти-ко, сосед,
я ее сейчас так накажу, что больше в чужой огород не полезет.
С этими словами Чонкин положил руки поверх гладышевских на
рога Красавки.
– Отойди, – сказал Гладышев и пихнул Чонкина плечом.
– Да нет уж, не отойду, – сказал Чонкин и толкнул соседа
ответно. – Уж ты, Кузьма Матвеич, корову-то отдай, а мы с Нюркой тебе за огород
чего ни то, да заплатим.
– Дурак! – сказал Гладышев со слезами на глазах. – Чем
можешь ты оплатить научный подвиг? Я же хотел вырастить гибрид мирового
значения – картофель с помидором.
– Отдадим, – заверял Чонкин, – ей-богу, отдадим. И картошку
отдадим, и помидоры. Какая тебе разница, вместе оно выросло или не вместе?
Он продолжал теснить упрямого соседа плечом и уже полностью
овладел одним рогом. Теперь они тащили корову в разные стороны, что ей было
легче перенести в результате равнодействия сил.
Надвигалась решающая минута. Чонкин пихал Гладышева левым
плечом, Гладышев отвечал ему правым.
Толпа, налегая на забор, затаила дыхание. Афродита,
переменив грудь, продолжала кормить Геракла. Было тихо. Только слышалось
тяжелое сопенье воюющих сторон и равнодушные вздохи коровы, которой по-прежнему
хотелось откусить этот симпатичный куст неразвившегося гибрида.
В толпе молчали, напряженно ожидая дальнейшего развития
событий.
– Слышь, армеец, а ты ему в глаз, – неожиданно громко
посоветовал Плечевой. Кто-то хихикнул, но тут же смолк.
– Ой, бабы, закрывай глаза, сейчас будет убивство! –
пронзительно закричала Зинаида Волкова.
Ее муж, стоявший неподалеку, начал сквозь толпу пробираться
к жене.
– Будет убивство, будет убивство, будет убивство, –
лихорадочно, словно твердя заклинания, бормотала она.
Наконец счетовод добрался до жены, отодвинул, освобождая
себе пространство, Нинку Курзову, не торопясь, обстоятельно размахнулся и
единственной своей рукой врезал Зинаиде такую оплеуху, что без посторонней
поддержки она вряд ли удержалась бы на ногах. Зинаида, молча схватившись обеими
руками за щеку, стала вылезать из толпы, а счетовод, повернувшись к Плечевому,
спокойно объяснил свой поступок:
– Сколько раз говорил ей: «Не лезь, куды не просют». Вот
ведь когда Колька Курзов с клюквинским Степкой подрались, тоже так смотрела да
ахала, а ее в свидетели записали. Так судья когда вызвал ее к столу, она сразу
в обморок, и насилушки откачали.
– А ты ее совсем пришиби, – весело посоветовал Плечевой. –
Чтоб и в суд звать некого было.
– Убили! – выбравшись наконец из толпы, не своим голосом
завопила Зинаида и, по-прежнему двумя руками держась за щеку, рванула вдоль по
деревне.
Обернувшись на ее крик, Чонкин и Гладышев одновременно
ослабили пальцы. Корова это почувствовала, мотнула головой, и противники, не ожидавшие
такого коварства, повалились в разные стороны.
Не дожидаясь другого случая, корова мимолетным движением
смахнула под самый корень последний куст необыкновенного гибрида и не спеша
задвигала челюстями.
Гладышев, поднявшись на четвереньки, как завороженный следил
за коровой.
– Матушка! – страстно простер он к ней руки и на коленях
пошел вперед. – Солнышко, отдай, пожалуйста!
