Дальше все пошло как по маслу. Остальные члены приезжей
команды, видя добрый пример старших по званию, беспрекословно подчинились и
сдали оружие. Они даже не стали сопротивляться, когда Нюра связывала их общей
веревкой, наподобие того, как связываются альпинисты перед трудным подъемом.
Глава 23
Дело шло к концу рабочего дня. От наряда, посланного на
поимку дезертира, не было ни слуху ни духу, и капитан Миляга начал нервничать.
Секретарша Капа битых два часа просидела на телефоне, извела телефонисток на
станции, но в Красном никто не снимал трубку.
– Ну что? – то и дело высовывался из кабинета начальник.
Капа виновато пожимала своими хрупкими плечиками, словно
из-за нее получилась такая история, и снова терпеливо крутила ручку телефонного
аппарата.
За десять минут до конца работы Капа стала приводить в
порядок прическу, не зная, стоит ли это делать. Если начальник позовет к себе,
то все равно растреплет. Но сегодня, наверное, не позовет, куда-то
запропастились эти гаврики во главе с лейтенантом Филипповым, и начальнику явно
не до нее. Ровно в восемнадцать часов над дверью раздался резкий звонок. Капа
подхватилась и, вихляя задом чуть больше, чем в обычное время, вошла к
капитану, цветя ему навстречу неофициальной улыбкой. Капитан, улыбаясь в ответ,
предложил ей прогуляться в деревню Красное, потому что из сотрудников никого,
кроме нее, не осталось, а он в данный момент покинуть Учреждение не может.
– Если хочешь, тут лошадь какая-то приблудилась – возьми, –
сказал капитан.
– Я ездить верхом не умею, – робко сказала Капа.
– Ну тогда так пробегись. Ты молодая, тебе семь километров
не крюк.
– Да что вы, Афанасий Петрович! – обиделась Капа. – Куда я
побегу по такой грязище?
– Ничего, наденешь резиновые сапоги, – сказал капитан. –
Тебе и идти-то только в одну сторону, а обратно вместе со всеми на машине
приедешь. Да я думаю, ты их вообще встретишь на полдороге.
Капа пробовала еще возражать, но капитан ледяно улыбнулся и,
назвав ее по фамилии (это был признак крайнего раздражения), как дважды два объяснил
Капе, что хотя она и является вольнонаемной, но служба в военном учреждении в
военное время обязывает ее выполнять приказания беспрекословно, точно и в срок,
о чем она давала подписку, нанимаясь на эту работу.
Трясущимися губами Капа сказала: «Есть!» – и с плачем
вылетела из кабинета. Она побежала домой за резиновыми сапогами и по дороге
клялась самыми страшными клятвами, что никакие уговоры и никакие угрозы (вплоть
до увольнения) не заставят ее больше лечь с этим бессердечным человеком на этот
кошмарный, ободранный и продавленный, заляпанный чернилами служебный диван.
Однако приказание ей выполнить не удалось. Ее муж, директор
местного молокозавода, давно подозревавший жену в том, что она ему изменяет,
устроил ей сцену ревности и запер в чулане.
Солнце клонилось к горизонту, когда капитан Миляга, не
дождавшись возвращения своих подчиненных и никаких известий от Капы, запер
вверенное ему Учреждение на большой висячий замок, оседлал приблудную лошадь и
верхом отправился вслед за пропавшей командой.
Глава 24
По подсохшей к концу дня дороге лошадь быстро несла капитана
Милягу вперед в неизвестность. Временами она от избытка энергии переходила на
рысь, но капитан ее сдерживал, желая продлить неожиданную прогулку. Настроение
Миляги улучшилось. Он беспечно поглядывал по сторонам, воспринимая затемненную
сумерками местность как что-то особенное. «Эх, – думал он, – до чего же наша
природа красива! В какой еще стране найдешь такие сосны, березки и прочее?» Ни
в какой другой стране Миляга в жизни своей не бывал, но, по врожденному
патриотизму, был убежден, что достойная внимания растительность там вовсе не
водится. «Хорошо! – радовался он, наполняя воздухом прокуренные легкие. –
Думается, процент содержания кислорода здесь больше, чем в кабинете». Последнее
время Миляга проводил в кабинете дни и ночи, принося посильный вред себе и
отечеству. Правда, особо ретивым не был он никогда. И давал постоянно средние
показатели, понимая, что на невидимом фронте ударником быть так же опасно, как
отстающим. В жизни работника той службы, к которой принадлежал капитан, бывают
тревожные моменты, когда торжествует Законность. За время своей карьеры
Афанасию Миляге дважды пришлось пережить подобную неприятность. Оба раза
шерстили всех сверху донизу, но Миляге удалось уцелеть и даже продвинуться по
службе от старшего надзирателя до начальника районного отдела. Это позволяло
ему смотреть в будущее со сдержанным оптимизмом, с надеждой уцелеть, когда в
очередной раз восторжествует Законность.
Размышляя таким образом, не заметил он, как стемнело, и уже
в полной темноте въехал в Красное. Остановившись у крайней избы, капитан
услышал за калиткой строгий женский голос:
– Борька, шут тебя подери, ты пойдешь домой или нет, или
хочешь, чтобы я тебя хворостиной огрела?
В ответ послышалось веселое хрюканье, из чего капитан, по
свойственной ему привычке анализировать и сопоставлять всевозможные факты,
догадался, что Борька не человек.
– Девушка, – сказал капитан в темноту, – не знаешь, где тут
наши работники?
– Какие работники?
– Сама знаешь, – стыдливо сказал Миляга.
За калиткой помолчали, потом тот же женский голос осторожно
спросил:
– А вы кто такой будете?
– Много будешь знать, скоро состаришься, – пошутил капитан.
– Здесь все они, в избе, – подумав, нерешительно сказала
девушка.
– Можно зайти? – спросил он.
Девушка поколебалась и опять ответила неуверенно:
– Заходите.
Он ловко соскочил на землю, привязал лошадь к забору и
прошел в калитку. Женщина, молодая (как он успел заметить даже в темноте),
напоследок обозвав невидимого Борьку паразитом, открыла дверь и пропустила
капитана вперед.
Он прошел темными сенями, задевая за какие-то гремящие вещи,
потом по коридору, шаря рукой по стене.
– Дверь справа, – сказала девушка.
