Глава 35
Очнувшись, капитан Миляга долго не мог открыть глаза. Голова
раскалывалась от боли, капитан пытался и не мог вспомнить, где это и с кем он
так сильно надрался. Он помотал головой, открыл глаза, но тут же закрыл их
снова, увидев нечто такое, чего увидеть вовсе не ожидал. Увидел он, что находится
в каком-то не то сарае, не то амбаре. В дальнем углу на снарядном ящике сидел
белобрысый, лет двадцати парнишка в плащ-палатке и что-то писал, положив на
колено планшет и бумагу. В другом углу, возле полуоткрытых дверей, спиной к
капитану сидел еще один человек с винтовкой. Капитан стал поглядывать туда и
сюда, не понимая, в чем дело. Потом откуда-то из глубины мозга стало выплывать
сознание, что он будто куда-то ехал и не доехал. Какой-то красноармеец с
какой-то женщиной… Ах да, Чонкин. Теперь капитан вспомнил все, кроме самых
последних минут. Вспомнил, как он попросился в уборную, как перерезал веревки и
привязал вместо себя кабана. Потом он полз по огороду, шел дождь, и была грязь.
Была грязь… Капитан ощупал себя. Действительно, гимнастерка и брюки, все было в
грязи, которая, правда, стала уже подсыхать. Но что же было потом? И как он
сюда попал? И кто эти люди? Капитан стал рассматривать белобрысого паренька.
Видимо, военный. Судя по обстановке, какая-то полевая часть. Но откуда может
быть полевая, если до фронта далеко, а он еще недавно только полз по огороду,
даже грязь не успела высохнуть? На самолете, что ли, его сюда доставили?
Капитан стал из-под полуприкрытых век наблюдать за белобрысым. Белобрысый
оторвался от бумаги, взглянул на капитана, взгляды их встретились. Белобрысый
усмехнулся.
– Гутен морген, – произнес он неожиданно.
Капитан снова опустил веки и стал неспешно соображать. Что
сказал этот белобрысый? Какие-то странные нерусские слова. Гутен морген.
Кажется, это по-немецки. Из тумана выплыло воспоминание. Восемнадцатый год,
украинская мазанка и какой-то рыжий немец в очках, который стоит на постое у
них в этой мазанке, по утрам, выходя из смежной комнаты в нижней рубахе,
говорит матери:
– Гутен морген, фрау Миллег, – произнося фамилию на немецкий
манер.
Рыжий был немец, значит, он говорил по-немецки. Этот тоже
говорит по-немецки. Раз он говорит по-немецки, значит, он немец. (За время
службы в органах капитан Миляга научился логически мыслить.) Значит, он,
капитан Миляга, каким-то образом попал в плен к немцам. Хотелось бы, чтоб это
было не так, но правде надо смотреть в глаза. (Глаза его были в это время
закрыты.) Из печати капитан Миляга знал, что работников Учреждения и
коммунистов немцы не щадят. В данном случае Миляга был и то и другое. И
партбилет, как назло, в кармане. Правда, членские взносы не плачены с апреля,
но кто станет разбираться в тонкостях?
Капитан снова открыл глаза и улыбнулся белобрысому как
приятному собеседнику.
– Гутен морген, херр, – вспомнил он еще одно слово, хотя не
был убежден, что оно вполне прилично.
Тем временем младший лейтенант Букашев, тоже мучительно
припоминая немецкие слова, сложил из них простейшую фразу:
– Коммен зи, херр.
«Наверное, он хочет, чтобы я к нему подошел», – сообразил
капитан, отметив про себя, что слово «херр» должно быть вполне употребительным,
раз белобрысый его произносит.
Капитан встал, превозмог головокружение и продвинулся к
столу, приветливо улыбаясь белобрысому. Тот на улыбку не ответил и хмуро
предложил:
– Зитцен зи.
Капитан понял, что его приглашают садиться, но, оглядевшись
вокруг себя и не увидев ничего похожего на стул или табуретку, вежливо
поблагодарил кивком головы и приложением ладони к тому месту, где у нормального
человека подразумевается сердце. Следующий вопрос «Намен?» не был капитану
понятен, однако он прикинул в уме, какой первый вопрос могут задать на допросе,
понял, что вопрос этот может быть о фамилии допрашиваемого, и задумался. Скрыть
свою принадлежность к органам или к партии невозможно, о первом говорит форма,
второе выяснится при первом поверхностном обыске. И он вспомнил свою фразу, с
которой начинал все допросы: «Чистосердечное признание может облегчить вашу
участь». Из практики он знал, что чистосердечное признание ничьей участи еще не
облегчило, но других надежд не было, а его была хоть какая. Была еще слабая
надежда на то, что немцы народ культурный, может, у них все не так.
– Намен? – нетерпеливо повторил младший лейтенант, не будучи
уверен, что правильно произносит слово. – Ду намен? Зи намен?
Надо отвечать, чтобы не рассердить белобрысого.
– Их бин капитан Миляга, – заторопился он. – Миллег, Миллег,
ферштейн? – Все же несколько немецких слов он знал.
«Капитан Миллег», – записал лейтенант в протоколе допроса
первые сведения. И поднял глаза на пленника, не зная, как спросить о роде
войск, в которых тот служит.
Но тот предупредил его и спешил давать показания:
– Их бин ист… арбайтен… арбайтен, ферштейн?.. – Капитан
изобразил руками некую работу, не то копание огорода, не то пиление
напильником. – Их бин ист арбайтен… – Он задумался, как обозначить свое
Учреждение, и вдруг нашел неожиданный эквивалент: – Их бин арбайтен ин руссиш
гестапо.
– Гестапо? – нахмурился белобрысый, поняв слова
допрашиваемого по-своему. – Ду коммунистен стрелирт, паф-паф?
– Я, я, – охотно подтвердил капитан. – Унд коммунистен, унд
беспартийнен всех расстрелирт, паф-паф. – Изображая пистолетную стрельбу,
капитан размахивал правой рукой.
Затем он хотел сообщить допрашивающему, что у него большой
опыт борьбы с коммунистами и он, капитан Миляга, мог бы принести известную
пользу немецкому Учреждению, но не знал, как выразить столь сложную мысль.
Младший лейтенант тем временем записывал в протоколе
допроса: «Капитан Миллег во время службы в гестапо расстреливал коммунистов и
беспартийных…»
Он чувствовал, как ненависть к этому гестаповцу растет в его
груди. «Сейчас я его пристрелю», – думал Букашев. Рука уже потянулась к кобуре,
но тут же младший лейтенант вспомнил, что надо вести допрос, надо держать себя
в руках. Он сдержался и задал следующий вопрос:
– Вот ист ваш фербанд дислоцирт?
Капитан смотрел на белобрысого, улыбался, силясь понять, но
не понимал. Он понял только, что речь идет о какой-то, видимо, банде.
– Вас? – спросил он.
Младший лейтенант повторил вопрос. Он не был уверен, что
правильно строит фразу, и начинал терять терпение.
Капитан снова не понял, но, видя, что белобрысый сердится,
решил заявить о своей лояльности.
