– Ес лебе геноссе Гитлер! – вставил он новое слово в
знакомое сочетание. – Хайль Гитлер! Сталин капут!
Младший лейтенант вздохнул. Этот фашист – явный фанатик.
Однако нельзя отказать ему в храбрости. Идя на верную смерть, он славит своего
вождя. Букашев хотел бы, попав в плен, держаться так же. Сколько раз
представлял он себе картину, как его будут пытать, загонять иголки под ногти,
жечь огнем, вырезать на спине пятиконечную звезду, а он ничего не скажет, он
только будет выкрикивать: «Да здравствует Сталин!»
Но он не всегда был уверен, что найдет в себе для этого
достаточно мужества, и мечтал погибнуть с тем же возгласом на поле боя.
Младший лейтенант не стал реагировать на бессмысленные
выкрики немца и продолжал допрос. Он задавал вопросы на ломаном русско-немецком
языке. К счастью, и пленный немножко кумекал по-русски. И кое-что из него
удалось все-таки выжать.
Капитан сообразил, что, очевидно, фербандой белобрысый
называет Учреждение, в котором состоял он, Миляга.
– Там, – сказал он, охотно показывая рукой неизвестно куда,
– ист хауз, нах хауз ист Чонкин. Ферштейн?
– Ферштейн, – сказал младший лейтенант, не подавая виду, что
именно Чонкин его особенно интересует.
Пленный, морщась от головной боли и напряжения, продолжал
давать показания, с трудом подбирая чужие слова.
– Ист Чонкин унд айн, цвей, драй… семь… зибен руссиш
гестапо… связанные штриппе, веревкен… Ферштейн? – Капитан попытался жестами
изобразить связанных между собой людей. – Унд айн флюг, самолетен. – И он
замахал руками, как крыльями.
– Ласточка, Ласточка! – донеслось из соседнего помещения. –
Что же ты, мать твою, не отвечаешь?
Капитан Миляга удивился. Он и не подозревал, что в немецком
языке так много общего с русским. Или…
Но мысль свою он не додумал. Голова раскалывалась, и к горлу
подступала легкая тошнота. Капитан сглотнул слюну и сказал белобрысому:
– Их бин болен. Ферштейн? Голова, майн копф бум-бум. – Он
слегка постукал себя кулаком по темени, а потом положил щеку на ладонь. – Их
бин хочен бай-бай.
Не дожидаясь разрешения, он неуверенной походкой, шатаясь от
слабости, прошел к своей подстилке, лег и вновь потерял сознание.
Глава 36
Тем временем совещание у командира дивизии продолжалось. Был
только небольшой перерыв, когда командиры батальонов уходили, чтобы переместить
свои подразделения на намеченные исходные позиции. Отдав указания окопаться на
новых местах, командиры вернулись в блиндаж.
Теперь обсуждалась проблема оружия и боеприпасов.
Выяснилось, что в полку имеется только одно сорокапятимиллиметровое орудие и к
нему три снаряда, один пулемет системы «максим» без лент, два батальонных
миномета без мин, по две винтовки с ограниченным запасом патронов на каждое
отделение и по одной бутылке с горючей жидкостью на три человека.
– Все ясно, – сказал генерал. – Оружия и боеприпасов мало.
Максимально использовать фактор внезапности. Патроны экономить.
Открылась дверь, в блиндаже появился какой-то красноармеец в
промокшей шинели.
– Товарищ генерал, – закричал он, приложив руку к пилотке, –
разрешите обратиться к товарищу полковнику?
– Разрешаю, – сказал генерал. Боец повернулся к полковнику.
От его шинели шел пар.
– Товарищ полковник, разрешите обратиться?
– Ну что там у тебя? – спросил полковник.
Боец вручил ему пакет и, попросив разрешения, вышел.
Полковник, разорвав пакет, прочел донесение и молча протянул
генералу.
В донесении было написано:
Командиру полка полковнику ЛАПШИНУ
от младшего лейтенанта БУКАШЕВА
ДОНЕСЕНИЕ
Настоящим сообщаю, что мною, младшим лейтенантом Букашевым,
был допрошен военнослужащий германской армии, взятый в плен разведчиками Сырых
и Филюковым.
При допросе пленный показал, что он является офицером
гестапо Миллегом. За время службы в гестапо отличался жестокостью и
беспощадностью и лично участвовал в массовых расстрелах коммунистов и
беспартийных советских граждан.
Одновременно с этим он показал, что штаб так называемого
Чонкина находится в крайней избе, принадлежавшей до оккупации почтальону
Беляшовой, и охраняется усиленным отрядом гестаповцев, связанных между собой
самыми тесными узами. Рядом имеется посадочная площадка и один самолет,
по-видимому, для связи с регулярными частями гитлеровской армии.
От более подробных показаний вышеозначенный Миллег
уклонился. При допросе вел себя вызывающе, с фанатизмом. Неоднократно
выкрикивал фашистские лозунги (в частности, «Хайль Гитлер!»), позволял
возмутительные заявления относительно общественного и политического устройства
нашей страны. Несколько кощунственных выпадов касались личности тов. И. В.
Сталина.
Младший лейтенант БУКАШЕВ
– Ну что ж, – сказал генерал. – Сведения очень ценные.
Младшего лейтенанта Букашева представить к награде. Исходные позиции изменять в
соответствии с новыми данными. Чтобы не распыляться, сосредоточить все силы для
атаки на штаб так называемого Чонкина. – Он придвинул к себе план, зачеркнул
прямоугольники, изображавшие места дислокации батальона, и передвинул их на
другие места. Зачеркнул стрелы и провел новые. Теперь все три стрелы сходились
на избе Нюры Беляшовой.
Глава 37
Допросив пленного, лейтенант Букашев составил донесение и с
одним из свободных караульных отправил к командиру полка. Теперь можно было бы
немного и вздремнуть, но спать не хотелось, и он решил написать письмо матери.
Он положил перед собой раскрытый блокнот, придвинул коптилку и своим еще не
установившимся школьным почерком начал быстро писать:
«Моя милая, славная, дорогая мамулька!
Когда ты получишь это письмо, твоего сына, возможно, уже не
будет в живых. Сегодня на рассвете по сигналу зеленой ракеты я иду в бой. Это
будет первый бой в моей жизни. Если он окажется и последним, я прошу тебя: не
горюй. Пусть тебя утешает мысль, что сын твой, младший лейтенант Букашев, отдал
свою молодую жизнь за Родину, за партию, за великого Сталина.
Верь мне, я буду счастлив погибнуть, если моя смерть хоть в
какой-то степени смоет пятно позора, которое положил на нас твой бывший муж и
мой бывший отец…»
