Чонкин постарался сделать все как надо, но опять перепутал и
повернулся через правое плечо. Только с третьего раза у него получился поворот более
или менее гладко, после чего старшина наконец снизошел к нему, разрешил выйти
и, вернувшись, доложить о прибытии. Потом сунул ему в руки устав караульной и
гарнизонной службы и отправил в казарму учить обязанности часового. А сам
остался дописывать письмо, наполняя его новыми, возникшими в результате общения
с Чонкиным мыслями:
«Вот, Люба, к примеру, у вас на заводе работает инженер с
высшим образованием и имеет в своем подчинении 10–12 чел. Он может приказать им
что-нибудь только по работе, а после работы или во время выходного дня они ему
уже не подчиняются и могут делать что хотят, как говорится, ты сам по себе, а я
сам по себе. У нас такого положения быть не может. У меня в роте 97
красноармейцев и младшего комсостава. Я могу им в любое время отдать любое
приказание, и они выполнят его беспрекословно, точно и в срок, согласно уставу
и воинской дисциплине, хотя я имею образование 5 кл.».
На этом месте его опять оборвали. Дверь отворилась, в
каптерку кто-то вошел. Думая, что это Чонкин, старшина, не повернув головы,
сказал:
– Выйди, постучись и войди снова.
Ему ответили:
– Я тебе постучусь.
Старшина волчком развернулся на табурете, одновременно
вытягиваясь, потому что увидел перед собой подполковника Пахомова.
– Товарищ подполковник, за время вашего отсутствия в роте
никаких происшествий… – начал было он, приложив руку к пилотке, но подполковник
его перебил:
– Где Чонкин?
– Отправлен для изучения устава караульной и гарнизонной
службы, – четко отрапортовал старшина.
– Куда отправлен? – не понял Пахомов.
– В казарму, товарищ подполковник, – отчеканил Песков.
– Ты что – сумасшедший? – заорал на него подполковник. – Его
самолет ждет, а ты тут будешь с ним уставами заниматься. Я тебе по телефону что
говорил? Немедленно позвать Чонкина и подготовить к отправке.
– Есть, товарищ, подполковник! – Старшина кинулся к дверям.
– Погоди. Сухой паек получили?
– Трофимович пошел, и все нету. Может, с кладовщиком
разговаривает.
– Я вот ему поразговариваю. Тащить его сюда вместе с
продуктами!
– Сейчас я пошлю дневального, – сказал старшина.
– Отставить дневального! – сказал Пахомов. – Не дневального,
а сам, и бегом! Погоди. Даю тебе пять минут. За каждую лишнюю минуту – сутки ареста.
Понял? Бегом!
Со старшиной подполковник разговаривал совсем не так, как
час назад с командиром полка. Но и разговор старшины с Чонкиным был мало похож
на его разговор с подполковником. Что касается Чонкина, то он мог в таком духе
разговаривать разве что с лошадью, потому что она по своему положению была еще
ниже его. А уже ниже лошади никого не было.
Выскочив на улицу, старшина поглядел на свои карманные часы,
засек время и пошел было шагом, но потом, оглянувшись и увидев, что
подполковник Пахомов следит за ним в окно, побежал.
Бежать надо было метров четыреста – в противоположный конец
городка. На этом пути не было ни одного строения, за которым можно было бы
укрыться и тайком от комбата передохнуть, и старшина Песков чувствовал себя как
на пристрелянной местности. Ему было двадцать пять лет, но за два года
сверхсрочной службы он бегал только один раз, и то по тревоге, когда уклониться
от беганья не было никакой возможности. Отвычка от этого занятия давала себя
знать, да и жара, надо сказать, стояла немалая.
На продуктовом складе было, как всегда, полутемно и
прохладно. Редкие солнечные лучи, пробиваясь сквозь дыры в стене и в крыше,
пронизывали помещение, вырывая из полутьмы какие-то ящики, бочки, мешки и
говяжьи туши, подвешенные к перекладине поперек склада. У полуоткрытых дверей
сидел кладовщик Дудник и, подперев подбородок рукой, дремал, разомлев от жары.
Стоило ему заснуть, как подбородок соскальзывал с потной ладони. Дудник
ударялся подбородком об стол, открывал глаза, смотрел на стол подозрительно и
враждебно, но не в силах устоять перед соблазном, снова подводил руку под
подбородок.
Высунув язык, влетел на склад старшина Песков. Он опустился
рядом с Дудником на ящик из-под крупы и спросил:
– Ты Трофимовича не видел?
Дудник снова трахнулся об стол и осоловело посмотрел на
Пескова.
– Чего?
Старшина посмотрел с уважением на подбородок Дудника,
который выдерживает такие удары.
– Зубы целы? – спросил он.
– Зубы-то ничего, – сказал Дудник, встряхивая головой и
зевая. – Я вот боюсь – стол придется в ремонт отдавать. Кого ты спрашивал?
– Трофимович здесь был?
– А-а, Трофимович. Трофимович был, – сказал Дудник, закрывая
глаза и снова подставляя руку под подбородок.
– Погоди ты спать. – Старшина потряс его за плечо. – Куда он
пошел?
Не открывая глаз, Дудник махнул свободной рукой в сторону
дверей:
– Туда.
Поняв, что толку от Дудника не добиться, старшина вышел
наружу и остановился в раздумье. Куда идти? Он перебрал в уме все места, где
мог бы быть Трофимович, но тот мог быть где угодно, и придумать сейчас
что-нибудь более или менее вероятное старшине было не так-то просто. Он вынул
карманные часы и посмотрел на них. С момента получения им приказания шла шестая
минута. Старшина вздохнул. Он знал, что подполковник Пахомов слов на ветер
никогда не бросает. И Песков вдруг только сейчас понял, что происходит, вероятно,
что-то сверхважное, раз Чонкина отправляют куда-то на самолете. Может быть, сам
Чонкин вдруг стал очень важным? Его, старшину Пескова, ни разу не возили на
самолете. Мысль о важности происходящего заставила его мозг работать
продуктивней, старшина еще раз прикинул, где именно мог прятаться Трофимович,
и, уже не колеблясь, бросился к военторговскому магазину.
Песков не ошибся. Трофимович стоял в пустом магазине рядом с
продавщицей Тосей и рассказывал ей содержание фильма «Сердца четырех». На полу
у его ног лежал вещмешок с сухим пайком для Чонкина.
Через минуту после этого подполковник Пахомов, выглянув в
окно, увидел такую картину: по тропинке в сторону казармы, с вещмешком на
плече, мелко подпрыгивал Трофимович; сзади, подталкивая его кулаком в спину,
бежал старшина Песков.
