До меня донесся шум колес, но когда я обернулась, дабы узнать, не преследуют ли меня, улица была совершенно пуста. Лишь несколько кебов стояли напротив отелей. Кебмены, в ожидании клиентов, спешащих на ранние поезда, дремали на козлах, укрывшись от дождя кусками промасленной ткани. Мимо меня проехала в сторону рынка повозка, груженная цветами, белые лилии в горшках качали головками, точно в знак приветствия.
Судя по тому, что солнце пока не взошло, еще не было пяти часов утра. После пяти город, а вместе с ним и моя школа, начнет пробуждаться. К этому времени я должна быть в своей комнате. Если мисс Хэдли, директриса, обнаружит, что ее помощница явилась в школу под утро в одной ночной рубашке, я вряд ли сумею предложить по этому факту объяснение, которое не прозвучит как бред умалишенной.
По правде говоря, я не могла объяснить случившееся даже себе самой. Невозможно было постичь рассудком, что я вышла из дома посреди ночи, подверглась нападению похотливого изверга и была спасена то ли святым, то ли демоном в обличье щеголеватого джентльмена. Каким образом эти двое мужчин, насильник и спаситель, сумели меня отыскать? Я вспомнила сон, предшествующий кошмарному событию. Контраст между бархатным голосом, нежными руками, ласкавшими меня во сне, и необузданной грубостью насильника воистину был разителен. Возможно, этот безжалостный монстр был послан мне в наказание за греховные сладострастные сновидения. Женщина, которая среди ночи покидает постель, пусть даже бессознательно, дабы последовать некоему исполненному соблазна зову, несомненно, получит то, что заслужила. Как я могла поступить столь легкомысленно, ведь я обручена с таким превосходным молодым человеком, как Джонатан Харкер. Несмотря на утреннюю прохладу, щеки мои вспыхнули от стыда.
Размышления мои вновь были прерваны стуком колес. Я осмотрелась по сторонам, но снова не увидела на улице ни одного экипажа. Однако звук никак не мог мне померещиться, он был чрезвычайно отчетлив и в то же время доносился словно издалека, как будто карета находилась под землей. Я знала, в этом городе звуки распространяются самым причудливым способом: подчас случайные порывы ветра заносят в окна домов обрывки разговоров, которые ведутся неведомо где. Тем не менее я не могла избавиться от чувства, что меня преследуют.
Содрогаясь от озноба и страха, я свернула в переулок, ведущий к старому особняку, где располагалась школа для благородных девиц, возглавляемая мисс Хэдли. По всей вероятности, сейчас я в обратном направлении повторяла путь, который проделала в сомнамбулическом сне несколько часов назад. Задняя дверь оказалась открытой; скорее всего, именно я оставила ее незапертой. С величайшей осторожностью закрыв дверь, я поднялась по лестнице, надеясь, что звук моих шагов не разбудит пансионерок, спавших в своих дортуарах, или, того хуже, директрису. К счастью, все горничные и кухарка жили в пристройке и никогда не являлись в школу ранее половины шестого. Я прожила в этом доме целых пятнадцать лет, знала на лестнице каждую скрипучую ступеньку, каждую рассохшуюся половицу и старалась избегать подобных опасных мест. Передвигаясь с осмотрительностью ребенка, играющего в прятки, я добралась до третьего этажа, где находилась моя комната, не произведя ни малейшего шума.
Едва я закрыла дверь своей комнаты и с облегчением перевела дух, как до меня донесся знакомый шорох колес и цоканье лошадиных копыт. Ритм жизни квартала, окружающего школу, был знаком мне так же хорошо, как ритм моего собственного сердца. Никто из соседей не вставал в такую рань, а посторонний экипаж, проехавший по улице в подобный час, мог быть сочтен из ряда вон выходящим явлением. Я подбежала к окну и успела разглядеть сверкающую заднюю стенку черной лакированной кареты, которая в следующее мгновение исчезла из виду.
С бешено бьющимся сердцем я сорвала с себя влажную ночную рубашку, спрятала ее в одном из ящиков комода и надела свежую. Затем забралась в постель и сжалась в комок, содрогаясь между холодными простынями. В раннем детстве мне довелось пережить несколько весьма загадочных и пугающих происшествий, но со времени последнего миновало более пятнадцати лет. Ныне мне было двадцать два года, и до минувшей ночи я не сомневалась, что все эти таинственные эпизоды остались в далеком прошлом. Но теперь картины минувшего ожили в моей памяти с поразительной отчетливостью, словно перед внутренним моим взором возник театр, где разыгрывались сцены из моего детства.
Я вновь видела себя маленькой, совсем маленькой девочкой, живущей в Ирландии. Я играла в саду около домика моих родителей, когда некие светящиеся круги, разноцветные и пленительные, внезапно появившись в воздухе, увлекли меня в лес. Там, в лесу, я разговаривала с птицами и животными — белками, зайцами, лисами, даже пауками и пчелами, — и они отвечали мне на своем языке. Об этом я рассказала матери, которая в ответ заявила, что животные не способны разговаривать, а мне следует держать в узде свое воображение. Если дать воображению волю, предупредила мать, мне не миновать сумасшествия, а то и более печального удела.
Вскоре после этого случая, в том же году, умер мой прадедушка, и мать взяла меня на похороны. Сидя на церковной скамье рядом с матерью, я внезапно ощутила, как дух умершего приблизился ко мне и принялся щекотать у меня под ребрами. Я начала отчаянно ерзать, пытаясь сдержать разбиравший меня смех. Мать сердито ущипнула меня за ухо, боль пересилила щекотку, и двоюродный дедушка оставил меня в покое.
— Что ты себе позволяешь, невоспитанная ты девчонка? — прошипела разгневанная мать. Когда я рассказала ей, что в моем неблаговидном поведении виноват дух покойного прадедушки, она молча пожала плечами. С тех пор я часто ловила на себе ее подозрительный взгляд.
Примерно в то же время я начала вставать по ночам и бродить во сне. Родители находили меня в самых разных местах — в саду, на дороге, ведущей к реке. Как-то раз они увидели, что я танцую в круге лунного света и распеваю при этом разученный в церкви псалом. Отец, которому мои ночные похождения успели изрядно надоесть, тряхнул меня за плечи, схватил за волосы и потащил в дом. Швырнув меня на постель, он запер дверь моей комнаты. Я слышала, как он кричит на мать, называя меня словами, которые болью отдавались в моей душе. Дабы не слышать этих слов, я закрыла голову подушкой и принялась напевать себе под нос, заглушая звуки ссоры. Лишь когда родители угомонились, я смогла забыться сном.
Постепенно я научилась быть осторожной, хотя порою и делала промашки. Так, как-то раз я попросила отца говорить потише и не заглушать беседу ангелов, звуки которой долетали до меня с небес. Несмотря на протесты матери, раздосадованный отец велел мне немедленно отправляться в свою комнату и ложиться спать без ужина. Что касается матери, то она, хотя и предпринимала слабые попытки защитить меня от отцовского гнева, сама относилась ко мне недоверчиво и настороженно. Мне часто удавалось услышать ее невысказанные мысли, но когда я пыталась расспросить ее о них, мать пресекала подобные разговоры с неизменной резкостью. Она совершила жестокую ошибку, сообщив о моей способности к чтению мыслей отцу, который тут же пожелал узнать, какой демон наградил меня столь сомнительным даром. Когда я не сумела ответить на этот вопрос, он задал мне изрядную трепку.
