— Я не слышала, когда ты приказал подать чай, — заметила я.
— Все эти люди давно уже у меня на службе. Они не нуждаются в приказах.
Мне отчаянно хотелось вновь ощутить прикосновения его рук и губ, и в то же время я сгорала от желания засыпать его вопросами. Внезапно я осознала, что не знаю, как к нему обращаться.
— Ты можешь называть меня как тебе угодно, — ответил он, услышав мой невысказанный вопрос. — Но надеюсь, ты сочтешь наиболее подходящим то обращение, которое использовала всегда.
— Какое же?
— Ты произносила эти слова на разных языках, но их смысл оставался неизменным.
Он положил руку мне на затылок, притянул к себе мою голову и прошептал:
— Моя любовь.
— Скажи мне, наконец, ты принадлежишь к человеческому роду? — спросила я.
Мы сидели в маленькой библиотеке, куда удалились после обеда. Жестом граф приказал мне сесть в глубокое кресло, покрытое турецким ковром.
В ответ на мой вопрос он лишь пожал плечами, повернулся ко мне спиной и поджег лежавшие на специальной подставке сухие травы. Тонкая струйка дыма, вздымаясь в воздух, наполнила комнату ароматами цветов, специй и ванили.
— Мне известно, Мина, что все твои органы чувств развиты до чрезвычайности, — сказал он. — Постараюсь доставить тебе самые утонченные наслаждения.
Он плеснул в стакан бренди цвета топаза, протянул его мне, а сам устроился на диване.
— Почему ты не хочешь, чтобы мы сидели рядом? — спросила я.
Мне казалось, я начинаю проникать в его мысли. Конечно, я не могла читать их так ясно, как он читал мои, но все же его скрытые побуждения уже не были для меня тайной. Так, я знала, он указал мне на кресло с какой-то определенной целью.
— Разговор предстоит долгий, и, если ты будешь сидеть рядом, твой запах окажется для меня слишком сильным соблазном, которому я не смогу воспротивиться. В результате ты не узнаешь моей истории, и страх, который ты испытываешь, останется с тобой.
Он испустил тяжкий вздох и вытянул свои длинные ноги.
— Ты спросила, принадлежу ли я к человеческому роду. Да, я начал свою жизнь как человек. Но потом преодолел границы, присущие человеческой природе, и обрел бессмертие. По крайней мере, у меня есть основания считать себя бессмертным — годы не властны надо мною, и никто не способен убить меня или же причинить мне вред. Но свидетельствует ли это об истинном бессмертии? Затрудняюсь ответить.
— Я хочу знать о тебе все, — сказала я. — О тебе и о нас. Мы всегда были вместе?
— Нет, не всегда. Ты хочешь знать, как я жил до нашей встречи?
— До того, как ты впервые явился во сне маленькой ирландской девочке? — уточнила я. — Или до того, как ты похитил меня из психиатрической клиники?
— До того, как я впервые увидел тебя семь столетий назад, — ответил он, поднимаясь и наливая себе бренди. Он поднес стакан к носу, смакуя запах напитка, но не сделал ни глотка.
— Я родился на юге Франции, в Пиренеях, во времена короля, известного под именем Львиное Сердце, — начал он свой рассказ, вновь опустившись на диван. — Семья, из которой я происхожу, тоже принадлежала к одной из боковых ветвей королевского рода. То была эпоха, когда доблестные рыцари совершали крестовые походы в Святую Землю. С младых ногтей меня готовили к воинскому ремеслу, и, достигнув юношеской поры, я поступил на службу к французскому дворянину, виконту Пуато, с которым состоял в родстве. Тогда он как раз собирал армию, намереваясь помочь королю Ричарду завоевать Иерусалим, находившийся во власти сарацинов. Виконт Пуато был известен своим мужеством на поле брани, и молодые честолюбивые рыцари с готовностью вверяли себя его предводительству. В то время как король Ричард двинулся в Святую Землю через Сицилию, виконт Пуато пересек Францию и направился на восток, где располагалось Венгерское королевство, населенное славянами. Оттуда наше войско проделало долгий путь до Греции, значительно увеличив свою численность за счет новобранцев, присоединявшихся к нам в городах и селах. Погрузившись на корабли, мы пересекли Геллеспонт и оказались в Византии.
Вечерами, собираясь у походных костров, воины любят рассказывать истории о славных сражениях, в которых им довелось участвовать. Наш предводитель тоже не сторонился подобных сборищ. Как-то раз он поведал нам о королеве фей, которую ему удалось очаровать, захватить в плен и сделать своей возлюбленной. Поначалу многие из нас сочли его рассказ пустой выдумкой. Все мы слышали подобные байки от нянек и кормилиц, и теперь были удивлены, что наш доблестный военачальник решил попотчевать нас сказкой, годной только для малых детей. Однако же ему удалось убедить нас, что его история — чистой воды правда. «Однажды я охотился в дремучем лесу, — так начинал он свое повествование. — Увидев, как меж деревьев что-то мелькнуло, я решил, что это олень, и послал туда стрелу. Стрелял я наугад, не прицеливаясь, и стрела моя вонзилась в дерево. Когда я подошел, чтобы вынуть ее, я увидел у подножия дерева оленя, дерзко смотревшего на меня. Я и думать не думал, что взор бессловесной твари может полыхать такой отвагой. Казалось, странное животное бросает мне вызов».
Разумеется, виконт Пуато, принял вызов, как сделал бы на его месте всякий охотник. Он вновь нацелил на оленя стрелу, на этот раз сделав это с величайшим тщанием. Но стрела вновь пролетела мимо, а зверь проворно скрылся в чаще.
Губы графа тронула легкая улыбка.
— Как известно, мужчины всех возрастов и сословий обожают охотничьи истории. Слушатели внимали графу, затаив дыхание. Я до сих пор помню каждое слово его рассказа, каждый его жест, каждую интонацию. Он много раз угощал нас этой историей и никогда не изменял ни единой детали. «Зверь скрылся в чаще, где невозможно было отыскать даже узкой тропинки, — так он говорил. — Я бросился за ним в погоню, продираясь сквозь заросли, словно дикий вепрь. Колючие ветви хлестали меня по лицу, и вскоре новый мой камзол был изодран в клочья. Я скрежетал зубами от досады, но погони не прекращал. Наконец я оказался на небольшой поляне, со всех сторон окруженной лесом. Там царили полумрак и холод, и по спине моей пробежала дрожь, словно деревья, обступившие поляну подобно часовым, не позволяли проникать туда не только солнечным лучам, но и людям. Внезапно я понял, что оказался в заповедном, заколдованном месте. В самом центре поляны росло громадное старое дерево, склонившееся на сторону — то ли под тяжестью собственной кроны, то ли под напором ветра. Издалека оно напоминало гигантского дракона, готового к прыжку. Листьев на его иссохших ветвях не осталось, а кора, покрывавшая толстый ствол, походила на чешуйчатую шкуру рептилии. Я словно прирос к месту, не в силах оторвать взгляд от этого дерева-чудовища. Шорох сухих листьев заставил меня вскинуть лук и приготовить стрелу. Но из чащи вышел отнюдь не олень, но прекрасная обнаженная женщина с распущенными волосами дивного золотистого цвета. Волосы эти были так длинны, что закрывали ее тело подобно плащу. Никогда прежде я не видел таких глаз, как у нее, темно-зеленых, загадочных и манящих. Наверное, эти глаза подарил ей колдовской лес, шумевший вокруг».
